дикари полагают, что войсками Кавказского корпуса ограничиваются все военные способы наши. Ободряясь временными успехами, они охотно внимают некоторым властолюбцам, которые поощряют их к упорному сопротивлению уверением, что по недостатку средств мы вскоре откажемся от всяких притязаний на утверждение владычества нашего в горах»[95]. Военный министр считал, что отрезвляющим фактором для жителей гор станет появление в Чечне и Дагестане новых контингентов российских войск. Это окажет «глубокое влияние на умы горцев, которые поймут невозможность противиться России»[96].
Император Николай Павлович стал проявлять нетерпение. Он не понимал и не принимал объяснений кавказских и петербургских начальствующих лиц, искавших оправданий неблагоприятного для русских поворота событий в кавказских делах.
Ко всему он опасался осложнений, связанных с происками англичан, которые после известных событий со шхуной «Виксен»[97] искали повода для вмешательства в кавказские дела, чтобы поквитаться с Россией, а заодно и турки могли бы посчитать сложившуюся ситуацию подходящей для открытия интервенции в пределы Кавказа.
К этой мысли его подталкивала русофобская истерия, которая сделалась повседневным явлением в британской прессе, британском парламенте и британском обществе. Николай I считал, что такая истерия «может быть прелюдией к более воинственным шагам»[98].
В Петербурге в продолжение нескольких лет, с конца 30-х гг. царило недоумение, постепенно перерастающее в негодование, сопровождаемое чехардой назначений и смещений главноуправляющих Кавказским краем, которым, казалось, не видно будет конца.
Император Николай I лишился терпения настолько, что «двор пытается самостоятельно руководить военными операциями. Николай I по-прежнему уверен, что все дело в правильном применении сильной власти, и дает все новые неосуществимые поручения»[99].
По всему Кавказу, прежде всего в его северо-восточной части, стычки русских войск с горскими отрядами следуют одна за другой[100], и далеко не всегда российская сторона выходит из них победителем, во всяком случае, победы достаются более дорогой, чем прежде, ценой. Вся Чечня охвачена восстанием[101].
Людские потери приобрели чрезвычайный характер. Если в XVIII – начале XIX вв. ежегодные боевые потери регулярных частей и казаков исчислялись десятками, то в 1830–1840-е гг. счет пошел на сотни, а затем и на тысячи человек[102].
Существовавшая тогда практика дробить силы на малые отряды при наличии «инициативного противника» в 1840-е гг. в Дагестане обернулась катастрофой. Отряды имама напали на российские гарнизоны, зажатые со всех сторон в крепостях и отрезанные от основных сил армии. Несмотря на героизм и отчаянное сопротивление, многие из них не выдержали многодневной блокады и штурмов и прекратили свое существование, потеряв всех своих защитников, павших в борьбе с горцами. Стратегическая инициатива перешла в руки Шамиля, который к концу 1843 г. фактически овладел