– перекладывал увлеченно карты в колоде.
Пленники Дороти заметили сразу, но не выдали ее ничем – ни жестом, ни звуком. Только самый громадный из них, Саммерс, которому приходилось стоять согнувшись – клетка была на четверть фута ниже необходимого, – беззвучно проговорил “бей”.
Но Дороти настиг приступ любопытства – карты в руках матроса, а точнее, рисунки на них были столь необычны, что сначала она подумал – мерещится. Но спустилась еще ниже и поняла, нет, зрение не обманывает – на прочных лаковых картонках обнаженные тела сплетались в фигуры, и количество участников свального греха на каждой равнялось стоимости карты.
Женщины – блондинки, брюнетки, рыжие, с косами и без, но обнаженные и пьяные от вина ласкали мужчин. Непотребство! Благородной леди смотреть на такое – позорно! Но Дороти не могла отвести взгляд.
Матрос медленно перебирал карточки, всматриваясь в рисунки. А Дороти стояла у него за спиной и тоже глядела, впервые видя такие гравюры.
Груди, щиколотки, бедра, звериные лапы и змеиные тела – все сплеталось на некоторых картах. Картинки были одновременно бесстыдны, безнравственны и завораживали, как песня сирен.
Матрос покрутил в руках очередную карту, вложил в центр колоды и вытянул следующую. На ней были двое: широкий и мощный темноволосый атлет нависал над блондинкой, которой волосы закрывали лицо. Она стояла на четвереньках, как животное, а он напирал на нее сзади. Ее напряженные пальцы царапали пол явно не от муки, а от постыдного удовольствие. Лицо же мужчины было торжествующим и победным.
Такого в своей жизни командор Дороти Вильямс не встречала. Нет, она знала, как это должно происходить между мужчиной и женщиной, и не раз вытаскивала свою команду из борделя, но стоило ей войти туда, как все вокруг обретало приличия.
Но поразило ее не это, а собственная реакция – тело, которое всегда было послушно своей хозяйке, внезапно решило все само – внизу живота сначала появилась сладкая истома, а потом ноги прошило сильной судорогой. Только этого не хватало, ей надо обезвредить охранника, а тут…
Но оторвать взгляд от картинки никак не выходило. Хотелось запомнить все до малейшей черточки – и открытый в немом стоне рот женщины, и крепкую руку, которая поддерживала ее под грудь, и пальцы, сомкнутые на пятнышке соска, и то, что происходило ниже.
То, что сидело где-то внутри, под кожей, отравленной тайной иглой, то, что мучило ночами еще в Академии, когда друг по детским играм Доран, разгоряченный после тренировки по фехтованию, прислонился горячим боком. То, что боялась даже представить отчетливо – вот оно, нарисовано в мельчайших деталях. Как крупный и наверняка горячий ствол входит промеж крутых ягодиц. И приносит наслаждение, заставляет рот открываться в стоне, а руку держать крепче.
По всей видимости, Дороти как-то выдала себя – выдохнула громче обычного или пошевелилась, но матрос внезапно обернулся, вскрикнул от неожиданности, вскочил с ящика, на котором сидел, и карты дождем посыпались у него из рук и разлетелись