появления в городишке стал привлекать к себе симпатии широкой набожной публики. С каждым днем римская клира в его проповедях принимала все более увечные формы, а бездуховную церковь он предавал остроумным насмешкам. В Мартина стали влюбляться молодые, радикально настроенные прихожане и студенты, за ним готовы были следовать те, кто вчера еще считал себя истовым католиком. И все же его теснили фанатичные подстрекатели: воинствующие, маловерные и необращенные миряне, а также ненавидящие его представители папской церкви, целью которых было не благо человеческое и не дело Божье, а лишь достижение высокого сана.
Напряжение вокруг Мартина Лютера росло; вскоре дошло до того, что его лучший друг Иоганн фон Штаупиц был вынужден сложить с себя сан генерального викария и бежал в Зальцбург в страхе за свою жизнь.
На этом представители высшего духовенства не остановились. Следующая волна их гнета привела к тому, что, поддавшись давлению папы, Иоганн, когда-то лично пригласивший молодого монаха-августинца на теологический факультет Виттенбергского университета, дал одобрение карательной булле против Мартина.
Но к тому времени преобразования, начатые силами Мартина, зашли очень далеко, они набрали необратимый ход. Страна разбилась на два лагеря, а путь назад был огорожен золотыми узами Божьего провидения.
ГЛАВА 2
Эдвин Нойманн родился в семье католического диакона, его семья долгие годы скиталась в поисках укромного уголка. Увы, поиски были безуспешны, а судьба оказалась сурова. В Мюльберге они потеряли кормильца: отец, обвиненный в измене папской церкви, был заключен в темницу и умер в ней от номы. Маленькую сестру и мать не обошла злосчастная поговорка «Von Pocken und Liebe bleiben nur Wenige frei6». Если кому-то и удавалось отделаться лишь язвенной сыпью, болью в суставах и простым недомоганием, то им (истощенным от постоянного недоедания и обессиленным скитаниями) повезло меньше остальных. Спустя месяц после приступов боли и слабости оспу сопроводила лихорадка, которая медленно и безжалостно забрала у них остаток сил, а затем и жизнь.
Повзрослев, Эдвин часто вспоминал, как в детстве сидел у трех одиноких могил на бледном лугу. Над полем небо просматривалось особенно широко. Оно отталкивало своим величием, раздражало, заставляло страдать от беспомощности.
«Неужто оно так велико?» – думал тогда Эдвин, – «Оно ведь не вмещает самых простых просьб. И каких просьб… всего лишь дать жизнь маленькой девочке, покрытой язвами с ног до головы. Жалкое небо, что ты можешь…?»
Проходили месяцы, он вновь возвращался.
«Под Его ногами облака и чертоги небесного ковра. К Его силам взывают больные и обремененные тяжелым, изнурительным трудом. Что Ему нужно? Что Ему нужно! Ему нужны три могилы…» – вопил семнадцатилетний Эдвин, кусая свои дрожащие пальцы.
Теперь он боялся обвинять во всем Бога, в глубине сердца понимая, что виной всему сами люди с их гнусными поступками, и только непосильная боль заставляла его в болезнях упрекать во всем небеса.
Теперь,