жизнью и с головой ушел в работу.
В день, когда Эрдан привел к нему Соль… Что сказать, он и его люди не верили ни единому слову старика. Но поскольку надежды всё равно нет, так почему бы не попробовать, а заодно и не использовать старика так, как если бы он и впрямь был первородным. Да, он представил его своей семье, скорее забавы ради, а не в надежде, что старик окажется столь проницательным. И больше ради того, чтобы понять, кто же из домочадцев решил его отправить на тот свет… как? Всё просто: тот, кто попытается прикончить деда, думая, что тот первородный, способный его исцелить – и есть его палач. И несмотря на то, что он не собирался разжигать войну внутри собственного дома, он должен был узнать, кто именно виновен, пока не слишком поздно – чтобы знать, кому оставляет свой род.
Из бездны небытия, в которой он пребывал и которая казалась ему столь притягательной, его выдернуло препротивное и повторяющееся: 'хлюп-хляп-чма'. Странный звук необыкновенно раздражал и никак не прекращался.
Хлюп-хляп-чма, хлюп-хляп-чма, хлюп-хляп-чма.
– А, горячая зараза, – хриплое старческое ворчание заставило недовольно сощуриться.
Он любил начинать утро в тишине и одиночестве, но никак не под отвратное чавканье.
Недовольно сощурившись, он приоткрыл один глаз, чтобы собрать последние крохи душевного равновесия, когда увидел… его! Дед, забравшись с ногами на его рабочее кресло, умостил у себя на коленях не тарелку, а скорее таз, заполненный чем-то, похожим на червей в навозе, и склонившись над миской, прямо руками засовывал их в рот. Ну, наверное, в рот, ведь повязку старик так и не снял.
– Жрать хофу, – с набитым ртом, пробормотал он, – фил неф фепфеть! Фы ках? – поинтересовался старичок, даже не пытаясь осмотреть больного.
– Если я правильно понял, вы спрашиваете, как я себя чувствую?
Старик энергично покивал, но взгляда на Рэйна так и не поднял.
– Ну… я пока всё ещё не чувствую боли, – поделился он, – и я выспался, как это ни странно, – глубоко вздохнул он, опуская взгляд на свою грудь и руки, чтобы уже в следующий миг шокировано воззриться на Соль.
Там, где ещё вчера были сочащиеся сукровицей и гноем язвы, теперь была пусть и не ровная кожа, но покрытые тонкой кожицей болячки – но и это поражало. Пусть не все язвы закрылись, но то, как выглядели ещё открытые, ни шло ни в какое сравнение с тем, что было ещё ночью.
– Как такое возможно? – пробормотал он, прекрасно помня, что ему сказали, когда стало известно, чем именно его отравили. Эти язвы не заживут, чтобы он ни делал, процесс гниения плоти необратим.
Старик, казалось, даже не услышал его, а продолжал с упоением поедать то, что и едой-то назвать было нельзя. Рэйн так точно бы такое не стал есть.
Через минут пять старичок сыто откинулся на спинку кресла и блаженно прикрыл глаза, предварительно смачно облизав пальцы… Ну, а что ещё, если под повязку он по очереди засунул обе руки, почавкал, и достал их уже совершенно