муравьи – те уже да, позвали повсюду! Мертвая, бесстыдно оголенная девушка лежала в луже собственной крови с перерезанным горлом. Белое, все еще красивое, лицо ее напоминало ромейскую статую. Большой рыжий муравей деловито полз по лбу к носу…
Невдалеке, на подстилке из мягких медвежьих ушек и таволги, лежал молодой парень с черной стрелой в груди.
Вокруг весело щебетали птицы.
Глава 2
Погорынье – Туров. Август 1130 г.
В распахнутых глазах мертвой девушки отражалось бледно-синее, с плывущими облаками, небо. Пахло пряной травою и сладким медовым клевером… а еще – кровью. Над лужей потемневшей и уже запекшейся крови жужжали противные изумруднозеленые мухи.
Природа же радовалась погожему летнему дню, ей было все равно, кого там убили… Ярко зеленела трава, высокая и густая, тянулись к небу бодрые цветики Черноголовки, рядом, у зарослей ольхи, теснились желто-синие соцветия иван-да-марьи. Синие – «иваны», желтые – «марьи». Там, где посвежее, в тени, росли больше «марьи», правда, не такие уже радости ©-золотые, а какие-то пожухлые, безрадостные.
Невдалеке у неширокого ручейка зацепилась за высокие стебли таволги атласная голубая лента.
– Говорю ж – женихаться пришли, – указав на ленту, шепотом пояснил Хромец. – Я не трогал… все как есть оставил…
– Правильно, – сотник наклонился и, сорвав листочек щавеля, бросил его в рот, пожевал, стремясь избавиться от стойкого запаха смерти.
Миша всегда хотел быть воином и стал им, но вот к убийствам и трупам… не то чтобы не привык – какой же воин не привыкает к смерти? Но одно дело, когда в бою и кругом враги, и совсем другое – вот так… когда своих… неизвестно кто… подло… Да и убитые-то – почти дети еще…
Похоже, девчонку еще и изнасиловали. Сволочи!
– Двое их было, – подковыляв, все так же негромко промолвил колченогий калека. Сказал и, предваряя последующие вопросы, заговорил куда быстрее и громче: – Они вдоль реки пришли, по рыбацкой тропке. Я там следы видел… Хочешь, господине, так и сам взгляни…
– Взгляну! Дальше! И… почему ты сказал – «они»?
– Они, – Зевота убежденно дернул реденькой бороденкой. – Эвон, у воды – следы. Вон там, где мокрее. Одни – широкие, большие, другие – куда как меньше и длинные, узкие…
– И впрямь… – не поленясь, сотник подошел к реке, склонился над серовато-желтой песчаной полоской. Как именно были обуты злодеи – на мокром песке не увидеть, не угадать – постолы ли плетеные, сапоги, кожаные башмаки-поршни… Бог весть. Однако если присмотреться, видно – следы-то разные.
– Та-ак… Давай, Хромец, говори дальше. Смотрю, ты тут времени не терял…
– Да я немножко… Сперва они там вон, в ольховнике, схоронились – ветки обломанные, свежие… – ковыляя обратно, пояснял Хромец. – Видать, шли себе, вдруг голоса услыхали – остановились, поднялись незаметненько по кустам… Там посидели недолго. Оттуда же и напали. Сперва парня взяли на стрелу, потом – к девке…
– Добро, – искоса