target="_blank" rel="nofollow" href="#note87" type="note">87дать ему все, что у него есть из трудов Канта, Фихте и Рейнгольда в его полевом снаряжении». Должно быть, Канту было приятно узнать, что его также почитают и изучают среди гусар на Рейне. Причем двумя офицерами, которые значительно преуспели в своей области». – Да, идеи Канта даже изображались художниками на аллегорических картинах.88
4 мая 1795 года Шиллер писал своему другу Кёрнеру, что он намеренно послал свою «Элементарную философию» заранее в эстетических письмах, «чтобы иметь возможность вернуться к ней позже в отдельных замечаниях». Таким образом, он надеется «не оставить ни одного важного предложения из первых двух и трех родов необсужденным в течение нескольких лет». В могучем порыве своей вновь пробудившейся поэтической продуктивной силы – не знаем, радоваться ли этому больше или сокрушаться, – он не успел этого сделать. Вместо этого из-под его пера вышли только два эстетических произведения, первое из которых – более свободная переработка «Vom Erhabenen», уже упоминавшаяся выше (с. 248) под названием:
Ueber das Erhabene («О возвышенном»), в котором развивается основная идея (с. 314) о том, что «к прекрасному следует добавить возвышенное», чтобы эстетическое воспитание стало полным целым. Поскольку в этом отношении она уже показывает свою связь с мыслью Канта, она даже напоминает нам Канта в своих выражениях, например, когда говорится об «утонченной чувственности», что «в соблазнительной оболочке духовного прекрасного» она способна отравить святость максим «у их источника». 89Однако даже в нем, говоря словами Гумбольдта, «один и тот же способ представления возвращается снова и снова в различных обличьях и многообразных применениях»,90 так что мы можем почувствовать, что нам нет необходимости углубляться в него.
То же самое относится и к единственному оставшемуся эстетическому трактату Шиллера Ueber naive und sentimentalische Dichtung, который появился в «Horen» в конце 1795 и начале 1796 года, почти в еще большей степени. Ибо это сочинение, которое Розенкранц называет «поэтикой в соответствии с принципами Кантовой критики силы суждения», в целом слишком далеко от нашей темы. Поэтому мы даже не вдаемся в знаменитое сравнение идеалиста и реалиста (S. 268 – 281) с их реальными или предполагаемыми личными аллюзиями, по крайней мере, здесь, или в объяснение наивного, которое прямо связано с Кантом, а ограничимся тем, что выделим суждение поэта о характере и философской профессии Канта, которое содержится в начале трактата. «Тот, кто научился восхищаться автором (sc. Критики эстетической силы суждения) только как великим мыслителем, будет рад найти здесь (sc. в главе об интеллектуальном интересе к красоте) след его сердца и убедиться благодаря этому открытию в высокой философской профессии этого человека (которая требует обоих качеств вместе взятых)» (S. 168 note).
Как мы уже видели (стр. 256), последний трактат был призван дать Шиллеру «мост, так сказать, к поэтическому творчеству», от которого он полностью отказался