но данное определение своей эмоциональной экспрессивностью уже подготавливало к самому страшному для слуха «мирных граждан», ублажённых поездом счастья позапрошлой страны. В этом поезде ехали в рай, а попали в ад, где Дуримар жарил на сковородках своих подданных из сачков для ловли пиявок.
– Дайте дожить…, – раздавался слабый, иногда слегка возмущенный голос.
– Не дадим, самим жить негде, – оскаливались и без высшего умные хапули-сынули, не уступая в скорости прогрессивной мысли кочурам-дочурам. Кочующим от одного хахаля к другому, лишь бы только не оставаться наедине с отжившей свой век родимой разжиревшей доброй бабулей в виде холодильной тумбы, дающей еду.
Если хахали вовремя растворялись в толпе, деваться было некуда, приходилось возвращаться на круги своя и колесить чуть ли не на роликовом тренажерном велосипеде перед отжившими ум пережитками прошлого. Жалость к ним отмирала, подобно хвостам ящериц, или отдавленным щупальцам, протыкающим сердце насквозь, когда они давили на психику своими советами, актуальными два века назад.
Ева даже хула-хупами играла, подбрасывая их кверху, чтобы отвлечь от себя внимание старых пердунов, завладевших крепостью квартиры, где умерли ее родители, не выдержав напора яростной психологической поддержки ее предков. Отец спился, а мать без его поддержки от горя умерла, преследуема неприятностями, плотным кольцом обвивающими всю её хрупкую фигуру. Советы были чудовищны, растворяли в себе все мысли, нажитые родителями Евы в течение сорока пяти лет жизни. Советы предков спорили наотмашь с современной жизнью, а побитые ими потомки и их приличный жизненный опыт становились если не смешны, то абсурдны. Спорить было бесполезно, а существовать на удостоенных прежним государством квадратных метрах оказалось невозможным.
Ева спасалась домашними трюками на уницикле, в разговоре вежливо быстро крутила педали одноколесного циркового велосипеда, чтобы не застояться на одной только кухне. Уницикл был куплен ей в подарок, но никак не думала Ева, что придется ей на этом подарке ездить по дому. Цирковую студию пришлось оставить из личных соображений. На одном колесе далеко не уедешь, но вращения педалями помогали разрулить домашнее пространство по-своему, и вечные ценности оставались в душе, не выдергивая колючек из кактуса ее авторитета, не скандаля с отжившим палеозоем.
Этот палеозой чудил вольным светом. Когда от Евы сегодня утром уходил бой-френд, стало быть, Адам, оказалось, что ему за ночь стали малы ботинки. Новые ботинки тщательно выбирал Адам вместе с девушкой-продавщицей, чтобы перед Евой явиться франтом. Почему малы? Палеозой положил в ботинки стельки для тепла. Умиление сменилось рычаньем:
– Почему эти старые заплесневелые стельки в моих новых модных ботинках? – Адам был в гневе. – Два дня назад на конференцию спешил, и поздно обнаружил стельки в ботинках, когда вышел на солнцем