тяжестью, будто свинцом.
Но даже так прощу я талый снег.
А человек, любя чертоги тайн,
Бросается в погоню. Красота
Чарует магией. Диагональ
Креста – в снежинке, микроскопы – вдаль.
Асфальт – как зеркало, он мокр и свеж,
В нём свет рисует быстро вертикаль, —
Трапецию снежинки. Вырезай
Фантазией, но солнца не порежь,
Оно – два ёжика в одном клубке,
И восклицает в искрах о заре.
Подумать только: в желтом колобке —
Весь мир, и фонари могли сгореть!
«Это просто музыка в переводе на детский смех…»
Это просто музыка в переводе на детский смех,
Это радуга, радуга музыки,
перемещённая в детский взгляд,
пухлые пальчики сердца,
крохотная вермишель,
в душу бесцеремонно лезущая,
как в свою постель,
в мир души моей тайная дверца
и фонетики слабая «эль».
Мягко, тепло, щекотно, весело, озорно,
ладушки, бережно, сладко, щедро, хитро, вольно,
да кувырком и в прятки в самом смешном кино.
Оживляясь и молодея,
улетать мотыльком
в свежий ветер аллеи
с капелькой – огоньком!
И наблюдая нечто
в свой бинокль сердечный,
лет на двадцать путь млечный
выверить, как поток
музыки бесконечной,
света и лета исток.
«Кусочками врачебных состраданий…»
Кусочками врачебных состраданий
Я в детстве стала у работающей мамы:
То кашель, то кошель, как состязаний
шкала для родственников, черпателей хлама,
То баррикады стульев: я играю.
Театр поднял занавес, там куклы,
цирк с обезьяной Гришкой, поминутный
контроль режима, ну и панорама
дворовой горки, видной сквозь деревья,
и там стоят цыганские кочевья,
палатки для игры, становья.
Я умирающей от боли куклой
у Карабаса под хлыстом стонала,
считая. Гуттаперчиво – простудным
был воздух. И под первое сопрано
«Я в садик не пойду!» меня тащили
в концлагерь. Там хороший лагер-фюрер
с прекрасной дикцией рассказывал про Чили
и патриотах: защищая, главный умер,
и все ревели в голос безутешно.
Потом – ангина, семь микстур, конечно,
и в утренник – в слюде подарок сладкий
без вынутой, по наглой, шоколадки.
Кусочками учительских терзаний
я потом стала. Бабушка варенье
варила, умножая пчёл меж нами,
когда писала я стихотворенье,
хотелось сладкого, но всё потом, и потом
страдальческим добытых пенок сладких
мягчайшее на свете волшебство
тянуло к нам гостей на чай с вареньем.
Гостей, на сладкое