самого замка. И никто кроме Бакьюхейдов и самых преданных из их слуг не ведал никогда о его существовании. А те работные люди, строители, что его делали, говорят, даже не понимали по-шотландски и вернулись вместе с зодчим во Фландрию. С позиции фортификации это очень удачный лаз. Наружный вход в него закрыт тяжёлой дверью, запертой на засов изнутри, и прикрыт густым кустарником на крутом косогоре над озером. Я был ещё совсем юным, много моложе чем Эндри, когда твой дед показал мне этот потайной ход. Вот теперь он и пригодился и, верно, ещё не раз нам придётся им воспользоваться.
– Почему же, батюшка? А уехали ли регентские ратники? И вернулся ли мальчишка из Пейсли? В добром ли здравии отец Лазариус? – спрашивал юноша, с волнением глядя на отца.
– Из Пейсли-то паж твой вернулся, только вот Лазариуса там уже, похоже, нет, и никто толком не знает где он. Говорят, будто в Глазго поехал к епископу тамошнему. Только мне отъезд его уж чересчур подозрительным кажется.
– Вот уж действительно! Он два года уже, как и на полмили от монастыря не отходил! – воскликнул удивлённо Ронан. – А тут вдруг в Глазго уехал… Да святой отец и в седле-то уже, наверное, держаться не сможет. Ох, боюсь я за него, отец. Припоминаю я, как он говорил про недоброе предчувствие и роковую опасность, когда мы с ним прощались.
– Ну, поскольку ты у меня теперь учённый, мастер Ронан, вот и рассуди что к чему.
– Эх, да что тут мыслить-то? Отец Лазариус услышал невзначай чей-то секретный разговор, о чём он мне сам и говорил. Также из слов старца я уразумел, что то были знатные особы и обсуждали они какие-то злокозненные замыслы… Думается мне, отец, что те злоумышляющие интриганы прознали каким-то образом про Лазариуса, про то, что он слышал их разговор, и… что-то сделали со святым отцом. Мне даже страшно подумать, что они могли сделать.
– А теперь, сынок, подумай, кто бы могли быть те знатные особы, интриганы, кои устраивают встречи под покровом ночи в монастыре Пейсли, в котором в это время, как ты давеча говорил, находился архиепископ Сент-Эндрюс, родной брат регента.
– Похоже, вы и сами уже обо всём догадались, батюшка, и назвали их имена. Мне только неясно, как шотландский управитель очутился в монастыре, да так что никто про то и не прознал.
– Может статься, кто-то и знал, но помалкивал. Это ты у меня ещё наивный и простодушный юноша, а искушённые люди говорят: «Язык храни в темнице, а сам будешь на свободе». А иной раз можно даже и приврать немного.
– Чуждо мне врать и лицемерить, отец. Мои уста говорят то, что лежит у меня на сердце. Ведь Христос велел нам: «non falsum testimonium dices» {не лжесвидетельствуй (лат.)}.
– О-хо-хо! Я гляжу, ты умным стал, математику выучил, астрономию, языки всякие. А вот Эндри, к примеру, не учил всего этого, а сказал бы тебе, что тот много ведает, кто знает, когда можно речь вести, но ещё больше ведает тот, кто знает, когда надо язык за зубами спрятать… А ежели с врагом дело имеешь, то обмануть его есть не прегрешение пред богом, а военная хитрость. Это как, к примеру сказать, фальшивое отступление: противник полагает, что ты пустился бежать,