потом что? Я тоже сначала всем хотел рассказать, а ночку подумал и понял: нельзя этого делать. Во-первых – найти первыми должны мы, кто про этот аппарат знает, а потом видно будет. А во-вторых – этого нельзя делать потому, что кто-то хоть лопни, но проболтается. А что потом? Догадаешься? Ты вот на графа грешишь, дескать, растащит всё, а я тебе скажу: графу это не надо совсем. Ему цельный самолёт антересней. Притащит в сарай свой, они у него агромадные, и будет иногда хозяйство облетать, аки птица. А теперь наши мужики? Есть те, что на фронте, как мой папка, как брательник у Антохи, но в деревне и других мужиков хватает. А ты наших мужичков знаешь. Соберутся в воскресенье, наберут самогону да отправятся, а вот после них, мы точно ничего не увидим. У нас ведь как? Нужно не нужно, а в хозяйстве всё сгодится. Разломають аппарат, только мы и видали. Потому и хочу проверенных ребят взять, кому доверять можно как себе. А есть ещё причина, но ты пока подумай, кому как себе доверяешь, потом и ещё причину назову.
Санька поник головой, задумался.
«Прав Игнашка, прав чёрт рыжий! Нельзя нашим мужикам знать. Они и в субботу вечером с самогонкой на дальние луга отправятся. Ночь и там переночуют, а на утро от самолёта ни крыла не останется, ни железяки мелкой от движителя. А что ещё за одна причина?».
– А что за причина-то? – спросил он у закрывшего глаза Игната.
– Эх, а я вот кумекаю, что мужики с фронту для хозяйства припрут? Вдруг патроны, – мечтательно протянул друг и со вздохом открыл глаза. – Причина – лётчик. Ведь ежели самолёт падал, то с ним случилось что-то. А уж когда упал, точно что-нибудь да случилось. Вот теперь думай. Живой он, при смерти, али спасти можно? А может, падал уже покойник? Лучше, конечно, покойник. Зарыли и дело с концом. Я потому и хочу пяток ребят с собой позвать. Вытащить там, могилку вырыть, сам понимаешь, не маленький.
– То есть если бы не лётчик, то ты бы один отправился, а нас бросил? – снова обиженно надулся Санька.
Спокойный Игнат вдруг вспыхнул: в глазах заискрили молнии, но и засверкала предательская влага.
– Да что ж ты с утра такой… Другом он называется! Это когда я вас бросал?! Ну не так сказал, я грамоте не обучен. Дядька Захар учил немного, да не успел научить толком: на фронт забрали. А я дурак был, не хотелось мне уроки разучивать. Может, потому и говорю порой не то, что хочу сказать. Он мне скока раз говорил, что надо грамоту знать, чтобы об…объяс…объяснить мог кому-то…что-то… Да пошёл ты!..
Из глаз Игната потекли слезы, и он уткнулся головой в колени.
Санька, видя трясущиеся плечи всегда спокойного, собранного Игната, вдруг почувствовал какие-то неприятные чувства: чувства вины и неловкости, а также досаду и зло, но только на себя. Из-за того, что довёл друга до слёз, что ему порой кажется, что кругом у многих двойное или тройное дно в душе, а у иных и совсем дна нету, или души.
Он протянул руку и схватил Игната за плечо.
– Гнат, да ладно тебе, это я дурень набитый. И грамоте я тоже не обучен. Вот совсем. Кто бы меня учил? Тебя Захар хоть чему-то научить успел, а я… Нормально ты всё объяснил, это я шутканул по дурости.