людей.
– Конечно, – вздохнул Людовик.
– Знаете, государь, если так будет продолжаться, я не выдержу. Оцените по справедливости наше поведение – разве оно не добропорядочно?
– Да, очень.
– Правда, мы часто бываем вместе, потому что у нас одинаковые мысли, вкусы. Соблазн действительно мог бы возникнуть, но он все-таки не возник!.. Для меня вы только брат, и больше ничего.
Король нахмурился, а она продолжала:
– Когда ваша рука встречается с моею, она никогда не вызывает у меня того волнения, того трепета… как, например, у влюбленных…
– Довольно, довольно, умоляю вас! – перебил ее истерзанный король. – Вы безжалостны и хотите уморить меня.
– Что это значит?
– Да ведь вы… вы прямо говорите, что ничего ко мне не чувствуете.
– О, государь… этого я не говорю… Мои чувства…
– Генриетта… довольно… еще раз прошу… Если вы воображаете, что я такой же мраморный, как вы, то вы ошибаетесь.
– Я вас не понимаю.
– Ну хорошо, хорошо, – вздохнул король, потупляя глаза. – Значит, наши встречи… и рукопожатия… и наши взгляды… Виноват…. Да, вы правы… я понимаю, что вы хотите сказать.
Он опустил голову и закрыл лицо руками.
– Будьте сдержанней, государь, – с живостью проговорила принцесса, – на вас смотрит господин де Сент-Эньян.
– Да, действительно, – с гневом воскликнул Людовик. – У меня нет и тени свободы, у меня не может быть простоты и искренности в отношениях с людьми… Думаешь, что нашел друга, а на самом деле находишь шпиона… думаешь, что нашел подругу, а находишь… сестру.
Принцесса замолчала и потупилась.
– Принц ревнив! – тихонько произнесла она совсем особенным тоном, чарующую прелесть которого невозможно передать.
– Вы правы! – воскликнул король.
– Да, – продолжала принцесса, смотря на Людовика взглядом, обжигавшим ему сердце, – вы свободны, вас не подозревают, не отравляют вашу домашнюю жизнь.
– Увы, вы еще ничего не знаете. Королева тоже ревнует.
– Мария-Терезия?
– До сумасшествия. Ревность брата вызвана именно ее ревностью. Она плакала, она жаловалась моей матери, она злилась на это купание, которое было для меня таким наслаждением.
«И для меня», – говорил взгляд принцессы.
– И вот принц, подслушивая их, уловил слово «baсos», которое королева произнесла с особенною горечью; это его и навело на мысль. Он ворвался к ним, вмешался в разговор и наговорил матери таких вещей, что она была вынуждена уйти от него. Вам приходится иметь дело с ревнивым мужем, а передо мною вырос и будет вечно стоять призрак той же ревности – с опухшими глазами, впалыми щеками и кривящимися губами.
– Бедный король! – прошептала принцесса, слегка прикасаясь рукою к руке Людовика.
Он задержал эту ручку и, чтобы пожать ее тайком от зрителей, охотившихся не столько за бабочками, сколько за новостями, протянул принцессе умиравшую бабочку. Она наклонилась над ней, словно считая пятнышки или зернышки золотой пыли на крылышках мотылька. Она не произнесла ни слова. Волосы их касались,