хоть при всех. Чего их таиться? И не их ума это дело, да и худа нет…
– Сказано тебе, старому, сто разов! Отстань! – Добродушно проговорил Устя. – Чего ты привязываешься тоже, как Ордунья. Сказал тебе раз – не атаманское по мне это дело с книжкой сидеть, и зазорно молодцам будет, да срам один. Не хочу потому при них складывать! Ну, и не стану! И ты про это молчи… А то побью…
– Побьешь? – усмехнулся Ефремыч. – Вишь как?
– Да что ж, ей-Богу, за эдакое раз бы тебя треснул. Не болтай, чего не надо.
– А я болтал? Много я наболтал по сю пору. Ах?.. Ну-тко, много…
– Нет… Я не то…
– Про книжицу, вишь, не доверяет! – отчасти сердился старик. – А про другое что, много важнеющее, много я разболтал по сю пору. Ась? В том доверился, а за книжицу боишься…
– А все-таки знают которые из молодцов, – глухо и странно выговорил Устя.
– Знают? Вестимо, да не от меня. Знают те, кои еще при Тарасе тебя видали в ином виде. А то знают, поди, от брехунца и негодника Петруньки, что теперь небось в Саратове сидит, Иуда, да на нас показывает воеводским крючкам да ярыжкам.
– Эка ведь хватил. Нешто может такое быть! Да и Петрынь не таков.
– Не таков? Не может быть? Нет, может!! И так еще может, что приключится вскорости. Да и давай Бог. Попался бы скорее в чем, так нас бы от себя всех и освободил, Иуда. Пустили бы в Волгу с камнем на шее – и аминь! Всем хорошо, а тебе всех лучше. Перестанет приставать со своей занозой. А она-то, заноза, его на все и подымает.
– Это, стало, из любви да и губит – кого любишь?.. – усмехнулся Устя.
– А то как же. По-твоему, такого на свете не бывает, что ль?
– Ты чего пришел-то? – нетерпеливо спросил Устя.
– Пришел, потому что Черный прибыл.
– А! Ну, подавай. Что он? Что сказывает?
– Я у него ничего не спрашивал, так он ничего и не сказывал. Опросил я его только насчет делов, какие вершит Петрынь в Камышине.
– Ну, что же?
– Вот он мне и сказал, что Петрыньки-щенка в Камышине за все время, что Черный там пробыл, видом не видано и слыхом не слыхивано.
Лицо Усти омрачилось.
– Что, гоже? Любо? – сердясь, прибавил Ефремыч.
– Где ж он?
– Ефремыч тебе и сказывает. В Саратове воеводским крючкам да ярыжкам на всех нас…
– Ах, полно, Ефремыч!.. Зря стал ты лясы точить, будто Ордунья; уж коли вдвоем вы начнете мне всякие переплеты плести да огороды городить, так просто от вас хоть беги.
Ефремыч покачал головой, махнул на атамана рукой и, повернувшись, пошел молча к двери.
– Не стоит с тобой и слов тратить, – проворчал он уже в дверях.
– Пошли Черного! – крикнул Устя.
Ефремыч, не отвечая, скрылся за дверь и крикнул:
– Ванька!
Тотчас снова заскрипела лестница, и через минуту в соседней горнице раздались легкие шаги и голоса:
– Сюда, что ль, выйдет…
– Сказывал про Петрыньку-то?
– Не поверил…
Ефремыч