у нее, холодушка или краль… И не захотела она выпить ни единого глотка из своих отваров. Через две недели женщина уже заговаривалась, лежа в углу горницы без движенья, не узнавая ни сына, ни дочери. А еще через неделю Ванька похоронил мать, и они остались вдвоем с молодой сестренкой круглыми сиротами.
Ванька не запропал – варил те же травы и продавал… Но недолго… Надоела ему его жизнь в кривой, узкой и грязной улице… Потянуло его погулять по свету Божьему. Немало он с восьми лет проехал в телеге сотен верст и знал, что не одна Москва на свете. Краше она многих, а может, и всех городов, да прискучила. Часто собирался Ванька распродать свой скарб и, купив лошадь да телегу, двинуться куда глаза глядят. Сестренка уже пятнадцати лет, которая Ваньке казалась не Бог весть какой удивительной девчонкой, была в действительности красавицей.
Повадились скоро около домишки двух сирот болтаться какие-то неказистые люди… Двое стали, за отсутствием Ивана-знахаря – как его звали на улице, – наведываться к девушке и уговаривать ее бросить брата и убежать. Горы золотые сулили ей, но сестренка робела и все брату пересказывала.
Ванька не стерпел… В одну темную ночь, когда к сестре чрез огород пробирался один из этих молодцов, Ванька наскочил на него, сшиб с ног, сел верхом и полоснул его ножом. И не пикнул гость ночной. Затем хрипящего взял он за ноги, отволок подальше от дома и бросил среди переулка. Молодец, однако, опасно раненный, но не убитый, выздоровел и подозревал Ваньку.
Заохали и в квартале, заговорили и тоже думали все на Ваньку – дела были нехороши. Никто уже не шатался около них и не смущал сестренку; но соседи все судили, что Ваньку посадят в острог.
Наконец через месяц явился к Ваньке барин, ласково заговорил, потом угостил, потом денег дал рубля с три… А придя еще раза два и посидев в горнице Ваньки, однажды под вечер прямо бухнул:
– Продай мне сестренку!
Ванька глаза вытаращил! Но недолго. Еще и ночь не совсем пришла на двор, как Ванька понял все речи, которые держал этот барин. Преумно сказывал он, а Ванька слушал и почти облизывался от удовольствия.
Надо было выбирать – уступить сестренку или садиться в острог по обвинению в душегубстве.
Представлялось ему сразу получить почти столько, сколько он с трудом в год зарабатывал отварами да настойками.
А за что? Ни за что! Здорово живешь.
В противном случае идти в Сибирь!.. Барин предлагал пятьдесят серебряных рублей за то, чтобы Ванька не мешался и не путался… Сидел бы, зная свой шесток. А худого от этого его сестренке ничего не будет. Оденут, одарят, осчастливят на все лады… А если хочешь, молодец, то, пожалуй, ее и совсем увезут, и кормить ему ее зря не придется…
Ванька согласился, но предпочел, оставив сестренку, сам обзавестись телегой, конем и двинуться из Москвы куда глаза глядят. И погулять охота, да и от острога столичного подальше.
Пятьдесят рублей были отсчитаны. Брат с сестрой поцеловались и расстались, погоревали оба первых два дня, она даже