Они не верят этим статьям.
Джо хмыкнула, но осталась стоять лицом к раковине. За последнюю пару недель в ее голове постепенно сложилась новая мысленная картина: Энди с пистолетом в руке крадется по коридорам какого-то незнакомого здания, в одиночку выслеживая Таракана, и вдруг огромные цепкие руки тянутся к нему сзади, сжимаются на горле и душат, пока его глазные яблоки не выскакивают из орбит, а лицо не становится сине-багровым. Она покачала головой, отгоняя назойливое видение, и прошептала:
– Избави господи!
– Что?
– Ничего, – ответила Джо. – Я просто думаю вслух.
Она обернулась и убедилась, что лицо его не посинело и глаза остались на своем месте. Наоборот, вид у него был сейчас такой же, как у собаки с логотипа «Хаш папис»: толстые щеки и грустные глаза под густыми, черными с сединой бровями.
– Ты ведь не собираешься затевать сегодня что-то опасное? – тихо сказала она.
– Конечно нет, – ответил он, а сам подумал: «Откуда мне знать?»
Этот вопрос Джо задавала ему каждое утро и каждый раз получала тот же ответ. Палатазин задумался о том, сколько жен спрашивали своих мужей-полицейских о том же самом, сколько коллег отвечали так же и сколько из них потом погибло от пули грабителя, насильника или наркомана. Слишком много, можно не сомневаться. И что ответил на этот вопрос утром 6 июля, двенадцать лет назад, Джордж Грин, первый напарник Палатазина. В тот ужасный день ему четыре раза выстрелили в лицо на глазах у Палатазина, который в это время покупал двенадцатидюймовую пиццу с грибами и маслинами, чтобы отнести ее потом через улицу в патрульную машину. Они вдвоем следили за человеком, подозреваемым в убийстве и ограблении чернокожего героинового дилера, и только гораздо позже, когда выстрелы стихли, а Палатазин высморкал остатки порохового дыма, он сообразил, что этот тип, должно быть, заметил слежку, запаниковал и приставил краденый сорок пятый калибр через открытое боковое стекло прямо к лицу Джорджа. Палатазин гнался за ним пять кварталов и, когда наконец на лестнице многоквартирного дома убийца остановился и приготовился защищаться, нажал на спусковой крючок измазанным в пицце указательным пальцем.
Мать Палатазина долго плакала, когда он рассказал, как пуля просвистела у него над головой. А потом сказала, что пойдет к комиссару и попросит, чтобы ему больше не давали таких опасных заданий. Но ничего такого, конечно же, не произошло. На следующий день она уже забывала все, что он рассказывал, и говорила о том, какие красивые цветы растут, должно быть, летом вдоль улиц Будапешта.
А сейчас Палатазин уставился на руку, сжимавшую пистолет тогда, 6 июля. «Анья, – подумал он – по-венгерски это означало „мама“. – Прошлой ночью я видел призрак матери».
Он заглянул в глаза Джо.
– Вчера я видел странный сон, – сказал он с легкой улыбкой. – Мне почудилось, будто мама сидит возле окна в кресле-качалке. Она давно уже мне не снилась. Странно.
– И что было дальше?
– Ничего. Она повела рукой. Думаю, хотела на что-то показать. Но не уверен.
– Что