краю жилья, дорога на старое кладбище проходит мимо, и ни одни похороны не остаются без внимания.
– Лучше Хвосту отдадим.
– И поддадим. Собакам куру не дают. Они могут подавиться. – Это опять всезнающий Михейша. – Деда, ну что, идём?
– Всем спасибо за компашку, – говорит дед и шумно поднимается с места. – Кто со мной – одевайтесь теплее. Нагих, хворых и голодных не беру.
Интерьер и экстерьер
1
– Покушал с ними, читатель? Понюхал только? Ну, извини, друг, в бронь-заявке тебя не было. Ходи голодным в Кабинет: дальше, если желаешь, будем рассматривать интерьер. Стоит того. Не утомил ещё? Ты дама… простите, Вы дама? Мужик? Вау! Тут в начале рассчитано исключительно на сентиментальных дам.
И началась перекличка!
– Костян, и ты тут что ли? – Я! – Эдичка? – А что, ну зашёл на минутку. – Иллиодорыч! – Я! – Борис! – Я! – Пантелеич! – Я! – Годунов? Годунов, твою мать! – Молчание. – Иван Ярославович? – Ну, я. – Порфирьич, Димон, Григорий, Разпутин? – Я! – Трипутин? – Я! – Простопутин? – Я! – Сорокин, Галкин? Мишки… Таньки… и вы тут?
Годунов запоздало: «А чего?»
Григорий недовольно: «Распутников я».
Дашка-худюшка, Жулька-толстушка: «Тут мы!»
Разного вида Иван Иванычи, бесчисленные Артуры и вообще вскользь читающие кавказцы, ищущие жертв будущего национализма: «А что?»
– Всё равно, браво! Медаль вам! Бабло когда вернёте?
Разнокалиберные книги там расставлены по стеллажам. Стеллажи сплошняком идут по галереям. Последние полки упираются в основание шатровых стропил. Галереи занимают весь периметр Кабинета, и только у широченного эркера, будто выпавшая клавиша в момент апофеоза великолепной чёрно-белой музыки, неуважительно разрывают свой органичный массив.
Эркер, смахивающий на парковую ротонду, огранён витыми поярусными колоннками. На капителях ярусов раскрывают клювы и издают потусторонние звуки пернатые муляжи, прикрученные к колоннам тонкой проволокой.
Дотошный декоратор засунул в эркер живую Пальму.
Волосатая – пуще обезьяны – Пальма вылезает из кадки. Когда-то пальма была маленькой, но теперь она в три обхвата детских рук и ежегодно – по весне – пытается вытолкнуть наружу потолок. Культурно себя вести она не умеет. В середине множится на стеблевидные отростки. Ближе к потолку ветки-стебли-листья скрючиваются и начинают расти вниз. В эркере тесный южный курорт. Моря только нет.
Десяток лет позёвывает и поглядывает Пальма в потные стёкла. А там: то ли улица, то ли ободранный променад, то ли прогон для скота… короче, в последней степени немилости рогатый, босоногий, наудачу перспективный штиблетный проспект.
– Проспект? Полноте!
– А вот то-то и оно-то.
Проспектом этот отрезок пути называют не только местные люди: в Михейшином адресе тоже так написано.
Вот и недавний полицейский пример из Петербурга.
– Ксиву (паспорт, значит) молодой человек!
Даёт паспорт. Раз есть паспорт, значит, парень не из деревни: