думаю, что нужно учиться тому, как жить. Я, во всяком случае, никогда этого не делала.
Доктор глубоко вздохнул.
– Но, видишь ли, девочка моя, некоторые… Некоторым из нас приходится… – сказал он и замолчал. Надолго замолчал. Поллианна поглядывала на его ставшее печальным лицо, и ей очень хотелось сказать ему что-то приятное. И, подумав, она робко заметила:
– Знаете, доктор Чилтон, по-моему, работа врача – самая радостная на свете.
Доктор удивлённо повернулся к ней.
– Самая радостная? – воскликнул он. – При том, что я вижу столько страдания и боли, куда бы ни пришёл?
– Страдания, боль… Я понимаю, – кивнула Поллианна. – Но вы же помогаете этим людям, разве не так? Конечно, так! А значит, у вас самая радостная работа, какая только может быть!
Глаза доктора неожиданно наполнились горячими слезами. Жизнь его протекала в совершенном одиночестве – не было у доктора Чилтона ни жены, ни даже дома, только две комнаты, которые он снимал в пансионе. Одна комната служила ему спальней, вторая – рабочим кабинетом. Своей профессией доктор очень дорожил и гордился, и вот теперь, глядя в сияющие глаза Поллианны, он вдруг почувствовал себя так, словно впервые в жизни его голову накрыла тёплая, ласковая, благословляющая рука. И столько новой энергии придало ему это ощущение, столько утешения! Доктор понял, что теперь, после этого, у него хватит сил на любую работу, какой бы сложной она ни была, и на любые ночные бдения возле больных, которые больше не будут для него такими утомительными, как прежде. Вот сколько всего подарил ему ясный, радостный взгляд Поллианны.
– Благослови тебя Господь, дитя моё, – срывающимся от волнения голосом сказал доктор Чилтон, и уже с широкой улыбкой, которую так хорошо знали и любили его пациенты, добавил: – Думаю, что доктор не меньше своих больных нуждается в глотке этого чудодейственного средства!
Загадочных слов доктора о каком-то чудодейственном средстве Поллианна не поняла, но задумалась над ними и думала до тех пор, пока её внимание не отвлёк бурундучок, отважно перебежавший дорогу перед самой двуколкой.
А вскоре они и до дома добрались. Доктор высадил Поллианну возле самой двери, передав её, что называется, с рук на руки улыбающейся Нэнси, которая как раз в это время подметала крыльцо, и поспешно укатил.
– Я замечательно прокатилась с доктором! – радостно сообщила Поллианна, взбираясь вверх по ступеням крыльца. – Он такой милый, Нэнси!
– Правда?
– Ага. И я сказала ему, что у него самая радостная работа на свете.
– Ну, ты скажешь тоже! Ходить целый день по больным или, ещё хуже, к тем, кто здоров, но им кажется, что они болеют. Придумывают себе болячки от делать нечего. Фу-у! – поморщилась Нэнси.
– Вот примерно то же самое и он сказал, – весело рассмеялась Поллианна. – Но даже при такой работе есть чему радоваться. Ну-ка, придумай сама!
Нэнси задумалась, наморщила лоб, уставившись в небо. Она искренне считала себя девушкой сообразительной, а значит, очень даже способной играть в игру, которой