я ему плохого сделала?» – и снова зарыдала. Из бормотания матери я понял, что произошло. Питер позвонил буквально за полчаса до выезда и сообщил радостной А́ве, что его приглашение – шутка. Мало того, этот урод сказал, что никогда бы не пригласил такую, как сестра, в качестве своей спутницы.
Настолько удушающей волны животной ярости я никогда не испытывал. Нечто слабо отдалённое по силе я ощутил только раз – осенью 2002 года, в день празднования нашего с А́вой двенадцатилетия. Тогда соседский мальчишка Берни Джекинс испортил велосипед А́вы, из-за чего она упала на глазах практически всей школы и порвала новое платье. Но та злость не шла ни в какое сравнение со всепоглощающим желанием превратить обидчика сестры в окровавленный мешок с переломанными костями. Я так сильно сжал кулаки, что ногти оставили багровые полумесяцы на ладонях. Мне хотелось тут же сорваться с места, найти будущую гордость команды Вашингтонского университета и превратить его в овощ, пускающий слюни и неспособный даже подтереть собственный зад.
«Спокойно, спокойно, тут надо подойти с умом, – сказал я сам себе, – не забывай, что А́ндерсон – квотербек. Он выше тебя почти на голову и в два раза мощнее. Даже ярость тебе не даст преимущества при лобовом столкновении. Следует действовать тоньше, умнее и хитрее. Питер – идиот, но сильный идиот, нужно застать его, во-первых, врасплох, во-вторых, вне компании его дружков-футболистов».
Прежде чем обдумывать план мести, я хотел убедиться, что с А́вой всё более-менее в порядке, если такое вообще возможно при столь удручающих обстоятельствах. Я слышал, как в дверь А́вы стучались родители. Они пытались утешить дочь и уговорить выйти из комнаты, которую она не покидала с момента телефонного разговора, разрушившего все её надежды. Подождав, когда предки ушли так ничего и не добившись, я ужом выскользнул из своей каморки:
– А́ва, – прошептал я, – это я, А́дам. Открой мне, пожалуйста.
Дверь мучительно долго оставалась запертой, но потом всё же медленно отворилась. Я юркнул в темноту ещё с утра уютной комнаты. Лишь ночник на прикроватной тумбочке слабо освещал положенный кусочек тьмы. А́ва сидела на кровати. Из-за разноцветных потёков её распухшее от слёз лицо казалось ещё бледнее, чем обычно. Волосы, ранее уложенные красивыми волнами, растрепались. Она выглядела такой несчастной, такой одинокой, что я снова почувствовал прилив ярости, ещё более сильный, чем прежде. Мы сидели в тишине, пока я наконец не выдавил:
– Я этого так не оставлю. – Сестра не произнесла ни звука, только повернулась ко мне, словно лишь сейчас обнаружила чьё-то присутствие. – Клянусь тебе!
В ответ А́ва долго вглядывалась в моё лицо, будто хотела удостовериться, что я говорю серьёзно. Всё это время мне казалось, что я смотрю в зеркало. Потом отражение молча кивнуло, и А́ва легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Тихо, как тень, я вышел из комнаты. За эти несколько минут, проведённых глаза в глаза, я понял, как отомщу ублюдку А́ндерсону.
Я убедился, что родители