носа, закинув голову назад. Он пододвигался из стороны в сторону всё ближе и ближе к фиалке, наконец он наступил на неё босой ногой, поднял своими гибкими пальцами и исчез за поворотом с этим сокровищем. Но он скрылся всего лишь на минуту, чтобы расстегнуть куртку и спрятать цветок поближе к сердцу или же к желудку, он не очень разбирался в анатомии и не слишком заботился об этом.
Он вернулся обратно и до самого вечера оставался у забора, до сих пор красуясь как до этого. Но девочка больше не показывалась, хоть Том и утешал себя мыслью, что она стоит у какого-нибудь окна и в курсе его выкрутасах. Наконец, он неохотно зашагал домой, а его голова была полна фантастических грёз.
Весь ужин он проявлял такое возбуждение, что его тётушка даже удивилась, что такое стряслось с ребёнком. Получив хорошую взбучку за то, что кинул в Сида землёй, он почему-то не сильно об этом беспокоился.
Он попытался украсть сахар прямо из-под носа у тёти, но получил за это по рукам. Он сказал:
– Тётушка, вы не шлёпаете Сида, когда он берёт.
– Сид не мучает людей, как ты. Ты бы всегда хватал сахар, если бы я не следила за тобой.
Только она ушла на кухню, как Сид, пользуясь своей безнаказанностью, потянулся к сахарнице, слегка поглядывая на Тома с насмешливо торжествующим взглядом. Но нечаянно рука Сида соскользнула, и сахарница упала и разбилась. Том был в восторге. В таком восторге, что еле держал язык за зубами и оставался безмолвным. Он решил, что не скажет ни слова, даже когда тётя придёт, будет сидеть смирно, пока она не спросит, кто это натворил. Вот тогда он расскажет всё, и ему будет весело смотреть, как она расправится со своим примерным любимчиком. Он был так переполнен ликованием, что едва мог сдерживаться, когда старушка воротился и встала над осколками, метая молниеносные взоры поверх очков. Том сказал себе: “Вот, это оно начинается!” Но в следующее мгновенье он уже лежал на полу! Властная рука занеслась над ним, чтобы ударить его снова, но Том воскликнул:
– Постойте! За что же вы меня бьёте? Это Сид разбил!
Тётя Полли в смущении остановилась, а Том ожидал раскаяния и сожаления. Но едва к ней вернулся дар речи, она только и сказала ему:
– Ну, всё равно ты недаром это заслужил. Уж наверно, ты устроил какую-то проказу, пока меня не было.
Тут совесть стала упрекать её, и ей захотелось сказать, что милое и ласковое; но, она беспокоилась, что это будет выглядеть как признание в своей неправоте, чего не допускала дисциплина. Поэтому она промолчала, и занялась своими обычными делами с тяжёлым сердцем. Том дулся в углу, преувеличивая свои обиды. Он знал, что в душе тётя стояла на коленях перед ним, и находил мрачное удовлетворение в этом. Он решил не привлекать к себе внимания. Он чувствовал, что время от времени она обращала на него горестный взгляд сквозь слёзы, но старался не замечать этого. Он представил себя лежащим умирающим, и тётушку, которая склонилась около него с мольбой об прощении, но он лишь поворачивал голову к стене на это и,