которого я не запомнил ни слова. Мои мысли витали далеко.
Сразу после этого я сообщил Амандине, что ухожу. Что хочу домой. Она попыталась меня задержать хоть ненадолго, подводя меня за руку то к одному гостю, то к другому. Я раскланялся с несколькими особами, сиявшими улыбками и макияжем, как правило мне незнакомыми. Последний раз прошел мимо пяти версий моих человечков: каждая следующая была все меньше похожа на первоначальную. В конце концов мне удалось ускользнуть.
Около одиннадцати часов, уже улегшись в кровать, я услышал звонок в дверь. У меня разыгралась небольшая мигрень, но она не мешала неспешно, с расстановкой изучать записи шахматных партий, начинавшихся с защиты Грюнфельда.
Я открыл дверь. Обнаружив за ней Амандину в сопровождении ее молоденькой помощницы Сони, державшей в каждой руке по бутылке шампанского, я поначалу запротестовал. Они, конечно, извинились, что пришли так поздно и без предупреждения. Они столько всего должны мне рассказать. Все так хорошо прошло, это был такой успех, люди были совершенно очарованы. Они вошли, я достал бокалы, и мы выпили шампанского.
Амандина, сидя на диване, то скрещивала ноги, то снова их расплетала. Она скинула свои лодочки и, не прекращая говорить, зацепилась большими пальцами ног за край стола, легонько коснулась голеней и принялась тереть ступни, гладить их.
Она все ближе придвигалась ко мне, не переставая болтать и смеясь по любому поводу. Кончилось все тем, что она обняла меня, потянулась губами к моему лицу, ее пальцы медленно заползли мне под майку. Она начала меня целовать, и с этого момента все пошло привычным путем.
Сидевшая напротив нас Соня медленно задрала юбку и стала себя ласкать. Чуть погодя по знаку Амандины она присоединилась к нам и, окончательно возбудившись, скользнула в середину.
Наутро я проснулся в одиночестве.
Рядом с билетом на самолет до Рима я обнаружил послание на бумажной салфетке: “Пока, художник!” – с подписью “Амандина и Соня” и двумя кривоватыми сердечками, нарисованными, по-видимому, губной помадой.
Завершив последнюю партию против двух австрийских туристов, с грехом пополам пытавшихся объединенными усилиями справиться со мной, я собрал фигуры и спрятал доску под стол. Заказал кампари и попросил хозяина принести мне ужин.
Мой взгляд, мой разум блуждали без цели.
Кампо-деи-Фьори представлялась мне непрерывно кипящим котлом. Впрочем, звуковой строй существенно изменился по сравнению с утром. Умолкли горластые зазывалы. Почти все прилавки теперь были укрыты чехлами. Зато тут и там виднелись шумные кружки молодых людей, которые стояли на месте или перемещались. Их общий вокальный фон перемежался смехом и криками, иногда сопровождаемыми резкими жестами, стремительными поворотами, беспорядочными прыжками, игривыми поцелуями. Взрослые пары замедляли шаг и с улыбкой обходили их. Молодые люди с готовностью восторгались чем угодно, например, двое парней восхищенно смотрели, как девушка