Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 1
период обучения друида достигает 20 лет, но в Ирландии аналогичный период был короче – всего 7 лет. Кроме друидов были еще две приравненные к священничеству группы. Это филиды – поэты, хранители в памяти древнюю историю страны, тесно переплетенную с мифологией, владеющие магическими знаниями, предсказывающие будущее; и барды, находившиеся при каждом храме, с возложенной на них обязанностью воспевать под звуки арфы славные деяния бога, которому они служат, героев на полях сражений, родословных королей, их богатства и храбрость.
Немецкий историк Т. Моммзен (1817—1903) по своему пишет о кельтской цивилизации, с точки зрения оценки нации: «Во многих отношениях она теснее прилегает к новой, чем к греко-римской культуре, благодаря своим парусным судам, рыцарству, церковному строю, а прежде всего своим, правда несовершенным, попыткам сделать опорой государства не народ, а племя и его высшее выражение – нацию»11.
Исходя из сильного развитого учения о перевоплощении души кельты, в своей изначальной истории, со всей очевидностью, приближаются к духовным основам восточноевропейского народа, и, в частности, ветви этого народа – индуизма. В найденных на захоронениях кельтской символике также существует знак мирового обновления, гармонии мира – полумесяца, имевший женское начало, из которого выходит-рождается круг с перекрещиванием – солнце, т.е. свет мира – весь мир (соответственно, на захоронении знак должен иметь значение рождения в ином мире, что соответствовало мировоззрению перевоплощения души). Эта символика сближает кельтов с восточноевропейскими славянами, которые впоследствии крестившись в арианство, а затем, получив от Византии крест обновления мира, вернулись на круги своя, лишь вперемешку с христианской атрибутикой.
В сущности, кельты создали огромный жреческий мир единоверцев, который, однако, не сумел удержать свои позиции. Его не спасло ни первоклассное вооружение его воинов, ни магия, ни сила его многочисленных богов.
«Но именно потому, что мы застаем здесь кельтскую нацию на кульминационном пункте ее развития, – продолжает Моммзен, – перед нами тем ярче выступает меньшая степень ее моральной одаренности, или, что то же самое, меньшая способность ее к культуре. Она не смогла создать своими силами ни национального искусства, ни национального государства и дошла только до национальной религии и собственного дворянства. Первоначальная наивная храбрость была утрачена, а воинское мужество, основанное на высшей морали и целесообразных установлениях и являющееся обычно результатом более высокой цивилизации, проявилось лишь среди рыцарства и притом в очень извращенной форме. Настоящее варварство, правда, исчезло; прошло то время, когда самым жирным куском мяса кельты угощали храбрейшего из гостей, а тому из приглашенных, который почувствовал бы себя оскорбленным этим, предоставлялось вызвать на бой угощенного,