руки, а сердце норовило выпрыгнуть и ускакать прочь из этого дурдома.
– Какой сейчас год? – он снова оказался напротив меня с серьёзным взглядом и начал щелкать ручкой. Противный звук.
– Две тысячи восемнадцатый, – я поглядела на него, как на идиота, а он погрустнел.
– На дворе две тысячи девятнадцатый год. Двадцать девятое августа, – он перестал щёлкать ручкой и закрыл лицо ладонью, будто собирался заплакать, а я была готова свалиться в очередную кому. – Мы сделаем ещё одну компьютерную томографию и УЗДТ сосудов головного мозга, плюс ещё МРТ сосудов, – он кивнул каким-то своим мыслям, пока я глазела на него с открытым ртом. – Одну минуту, – доктор заспешил к выходу, открыл дверь и удалился.
Я сидела в прострации. Накатила страшная усталость и печаль, а ещё чувство неполноценности, словно у меня отняли частичку чего-то важного. Хотя так оно и было – я забыла год жизни. Как можно забыть целый год? Такое случалось только с актёрами в кино. В реальности ни разу не встречала тех, кто терял память, и уж тем более тех, кто позабыл определённый отрезок жизни. Внутри образовалась чёрная дыра. Я испугалась, что она начнёт засасывать и остальные воспоминания. Вдруг это бездонное нечто захочет полакомиться дорогими моментами и в конце я превращусь в сумасшедшую, которая не знает собственного имени.
– Пчёлка! – в палату ворвался отец, и я моментально расплакалась, будто малышка, оставленная одна в незнакомом месте. И наконец, пришло спасение в виде грозного и храброго папы. – Моя девочка! – он ухватил один из стульев, притащил ближе к кровати, сел и сжал мою руку. – Пчёлка, – папа вдруг громко и болезненно разрыдался, а я оторопела.
Отец редко называл меня по имени. Когда злился, говорил: Леди Эллингтон. Но в основном я была для него пчелкой.
Папа с мамой любили устраивать пышные дни рождения. И вот, когда мне исполнилось четыре годика, кто-то из гостей подарил огромную плюшевую пчелу, которая до сих пор занимает важное место на полке в моей комнате. Я влюбилась в игрушку, как только увидела и дала оригинальное имя – Пчёлка. Кстати, это папа сказал, что имя оригинальное. А я с пчелкой и спала, и бегала по дому. Кружила её в танце в саду, перемещая с цветка на цветок. Потом приходила на кухню и думала, что пчёлка дает в банку мед. Оказалось, это мама подливала мед в особую баночку, которую я разукрасила в желто – чёрную полоску. Я выросла и осталась пчелкой для папы. Но не для мамы.
– Моя сладкая булочка! – вслед за папой в палату ворвалась мама, в привычной манере раскидывая руки в стороны. – Доченька! – она ухватила фиолетовое кресло и с трудом приволокла к кровати, хотя расстояние от силы было несколько дюймов. – Моя булочка! – мама принялась целовать мои пальцы, стараясь не задеть торчащие из правой руки трубки.
Сладкой булочкой я стала в семь лет. Тогда мама забеременела братом и постоянно хотела сладкое. Каждое утро начиналось со сдобы. Кухню усеивали различные капкейки. Аромат выпечки просачивался в стены, кружил в воздухе