настоящие. Яромир сам видел, как после битв отроки и отроковицы сновали по полю брани спокойно и деловито, словно куры по родному подворью, чтобы отыскать раненых среди павших, а заодно собрать выпущенные в молоко стрелы. В целительских шатрах работала совсем малышня. Таким бы в куклы играть, а не таскать воду, толочь снадобья и рвать ткань на бинты. Царю хорошо: сидит себе в столице и ничего этого не видит. Нужен кто-то, кто откроет ему глаза, заставит встряхнуться. Яромир надеялся, что у Радосвета получится. Потому что есть на белом свете вещи, к которым невозможно привыкнуть, которые нельзя забыть и простить.
Царевич отца побаивался – это Яромиру тоже было известно. Но он верил, что Радосвет сдюжит, особенно если лучший друг молчаливой поддержкой встанет за плечом. Главное – не сорваться, не высказать царю всё, что накипело. Подобной дерзости Ратибор не потерпит даже от сына Защитницы Лады.
Яромир вздохнул и похлопал по холке Вьюжку. Хорошо, что у него есть верный симаргл – можно быстро домчать до Светелграда по воздуху, а не месить грязь копытами коня.
«Я должен лететь быстрее?» – прозвучало в голове. Симаргл и его человек общались мысленно.
– Если сумеешь. Только не загони себя.
«Ты грустный, Яр. У тебя плохое предчувствие?»
Яромир вдруг понял, что Вьюжка прав. Его терзали не только невесёлые мысли о войне. Было что-то ещё. Словно воздух стал слишком тяжёлым и давил на плечи. Чародеи-вещуны говорили, что у беды особенный запах. Яромир ещё в детстве пытался его почуять, но тщетно. Порой ему даже казалось, что вот же он: сладковатый аромат. Приторный, душный. Но это была всего лишь игра воображения. В ту ночь, когда мать и отец стараниями Кощеевича обратились в синий лёд, он не ждал беды. Был самый обычный день. И ничем подозрительным не пахло.
– Ты же знаешь, у меня нет дара предвидения. Вот у мамы был… и то не помогло.
«Знаю. – Симаргл смешно фыркнул – поди, снежинка в нос попала. – Но предчувствие не спрашивает. Оно или есть, или нет».
– Мне кажется, что-то меняется. – Яромир в задумчивости смотрел на проносящиеся внизу заснеженные поля, кое-где с тёмными проплешинами. – Как будто прялка судьбы пришла в движение и стучит, стучит.
«Давно пора».
– Твоя правда, друг. Но хотел бы я знать, каким будет её новое полотно…
Вьюжка вздохнул сочувственно, как умеют только огромные псы.
– Послушай, твоему племени что-то известно про Птицу-войну? – Яромир вдруг припомнил рассказ Радосвета. – Говорят, её клеть отпирается ненавистью, а запереть её может лишь любовь. Но я в это не верю. Одной любви явно недостаточно. Нет ли какой-нибудь волшебной стрелы, чтобы подстрелить эту тварюку?
«Её нельзя подстрелить, Яр. Это же питомица самой Смерти. Стало быть, она бессмертна».
– Но Кощея же победили. А тот тоже был бессмертный. – Яромира так захватила идея, что отказываться от неё не хотелось.
«Стрелой ты только умножишь ненависть», – упорствовал симаргл.
– Не скажи. Если я