align="center">
№ 279. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной
18 июня 1947 г.
Родная Наталинька,
весь день сегодня был с тобой. Считал часы и воображал, как ты подъезжаешь к Ленинграду; как идешь домой, как входишь в нашу комнату после пятидневного перерыва, варишь себе яички на обед, звонишь к знакомым, в лабораторию. Сейчас без пяти минут двенадцать ночи. Ты, устав после дороги, наверно уже забралась в свою постельку, спряталась под одеяло и мгновенно уснула: [нервы дышат сном.] Родная моя, я благословляю твой покой, нежно целую тебя, твой лобик, слушаю твое дыхание и слышу его здесь, вдалеке.
Утром сегодня был у себя на службе, затем пошел в исторический музей, считывал рукописи, но работа шла плохо, хотелось спать и буквы так прыгали в глазах, что после двух часов занятий пришлось оставить работу. Затем обедал, сидел за тем столиком, где мы с тобой вместе были в последний раз, и опять чувствовал мучительную боль за нашу разлуку. Было так одиноко и пустынно, что я поехал к Николаю Павловичу199. Он сегодня плохо чувствовал себя, глаз (отсутствующий) налит был кровью и он говорил, что чувствует как все отмирает, слой за слоем, и остался лишь какой-то верхний покров мозга, как последнее пристанище жизни, которая сосредоточилась теперь единственно в мысли. Он рассказывал о работе одной своей аспирантки о Юлиании Лазаревской, выдающейся по характеру женщины, жившей в конце XVI – начале XVII вв. (если не ошибаюсь). Эту аспирантку упрекают, по мнению Н. П., несправедливо, в отдаленности ее темы от запросов сегодняшнего дня, и Н. П. помогает ей отвести этот упрек тем, что прослеживает генетически путь развития характера русской женщины от Юлиании Лазаревской до Татьяны Лариной и даже Софьи Перовской. Необычайно широкая и смелая картина. Юлиания Лазаревская, говорит Н. П., далека от этих образов, но она стоит в начале этого пути. Говорили с ним много о моей текущей работе, как всегда с большой для меня пользой. Досадно, что поздно с ним встретился, но спасибо судьбе за встречу. После Н. П. зашел к художникам200. Они очень досадуют на тебя за то, что ты не зашла. Я все объяснил, конечно. У них я поспал с часок, освежился забвением и поехал домой, а дома (это уже было в 10 ч. 40 м. вечера, когда я вернулся), застал маленькую открытку Ерошина201. В ней весь Ерошин с его непосредственным восприятием жизни. Последняя приписка о посещении им Алма-Аты, когда он смотрел на цветущие сады, слушал плохих соловьев и пил яблочное вино – это уже почти стихотворение в его наивной реалистичной чисто ерошинской манере. Я рад, что между нами и им установилась связь и пересылаю тебе его открытку, чтобы и ты ей порадовалась. Живется ему, как всегда, плохо, и больно за него. Хотелось бы, чтобы хоть немного тепла пришлось на его закат.
Вот и составилась фотография фактов сегодняшнего моего дня. Твое дело разглядеть за этими фактами мои душевные ощущения и переживания. Ты достаточно меня знаешь, чтобы сделать это и составить себе представление, конечно, более возвышенное, чем это есть на самом деле.
На