условно прикованные к дереву. Ах, как было бы прекрасно оказываться здесь, когда пожелаешь. Овладеть матричными системами мироустройства и мироздания, поочерёдно меняющими друг друга, когда одна реконструируется. Днём сюжеты сновидений генерируются для времяпровождения ночью в кровати, а когда человек уже спит, мир действительный принимает форму более отвратительную, чем вчера. Сумасшедшее желание путешествовать во сне в места, которые только можешь вообразить. И хочется, чтобы мир действительный расстилался под твоими ногами… Почему человек всегда хочет чем-то контролировать? Почему нельзя принять правила игры, которые работают так, что не всё зависит в судьбе от тебя? Способность деформировать, заранее сформированный, возможно, сценарий киноленты под свой комфортный лад и не рыпаться? Все человеческие беды растут из корней ожиданий, которые укрепляются солёной водой из красных склер.
Я проснулся. Проснулся там же, где уснул. Время остановилось. Видимый только что сон, я видел уже несколько раз. В глазах мелькали кадры из кинематографа с точностью до кадра, а в ушах звенели голоса актёров и музыкантов. Путающиеся образы преобразуются в головах обычных людей в нечто новое, что может вдохновить на создание чего-нибудь нового. Но не у меня. Даже ранее не вспоминаемые мною образы и фразы, пережёваны настолько тщательно, что и бессознательное не способно сформировать что-нибудь новое, не говоря уже про самоотверженные попытки сделать это самому. «Cemetebrum» заковали человечество в коллективном сознании. Человеческий зоопарк – самый страшный зверинец.
За окном темнело. Зимние сумерки. Никакой романтики ни в чём. Ты просто обречён видеть одно и то же и не радоваться ранее забытому, что когда-то давно забыл и вновь ощутил. Нет. Ты помнишь всё и всегда. День прошлогодний не отличается от сегодняшнего. Лишь попытки обстрелять по новой города, убить изощрённее людей, чем когда-либо было, и тешат людей ныне. Но нужно продолжать жить, поэтому я выбираю одеться и пойти, не зная куда.
Ника отвернулась и продолжала спать, вылезти из постели не составило труда. В темноте я надел свой старопраздничный костюм – тёмно-серый пиджак, белую рубашку, тёмно-голубые брюки, а наверх тёмно-синее пальто – и осторожно закрыл входную дверь. В подъезде светила яркая светодиодная белая лампа. Настолько яркая, что глаза слипались, но даже она не могла удерживать жмущиеся в угол тени в своих неосязаемых руках. Я спустился со второго этажа на первый и вышел с парадного входа. На улице гуляли люди с собаками, люди с приветом, и маленькие дети без родителей, потому что те всё ещё отходили от новогодней пьянки. Никто не переживает за своих детей, потому что всем плевать на всех и себя. И одновременно с этим общество сейчас на вершине айсберга непредсказуемости. Но никто об этом не думает, потому что думать сейчас о чём-то кроме того, что жизнь стала синонимом тоски – просто невозможно. Я направился в сторону фаст-фудной.
Посетителей не было. В зале сидели