глаза наполнились влагой, посылали сиреневые блики на стены.
– И… что же было потом?
– Ясно что, деточка. Озлобленные, больные люди вышли из лагерей. Смеялись, радовались освобождению, но в удачу еще не верили. Всего боялись по-прежнему, даже малышей этих. Да и не было у нас образования в чужих делах разбираться. Кухня пришельцев больше на лабораторию походила, они себе синтетические продукты готовили.
Сначала ребят решили отдать матерям, выпущенным из-под замков. Думали: мать свое дите отличит и, как сердце подскажет, выкормит. Куда там! Женщины бросились на малюток, убить хотели. Еле мамочек отвели, еле уговорили греха на душу не брать.
Поручили мне это дело, самой близкой к их образу жизни. Стефан, мой будущий муж, царство ему небесное! сказал, и его все послушались: коль ребята близки к человеку – приспособятся и сами выживут. А если помрут, получается, не нужны они на земле, туда чужакам и дорога!
Вот так, деточка. Как ни крути, я грех на душу взяла, троих малышей своими руками перетравила! Как плакала я тогда, как боялась для них готовить! Все на кухню чужаков бегала, догадаться пыталась, какую добавочку положить. А кастрюли теотимян вскоре страшной плесенью покрываться стали и такой издавали запах, что мужчины сочли за лучшее все добро это сжечь, чтоб заразы не разнесли. Даже трупики детей потом сожгли.
Сколько на свете живу, все эти дни вспоминаю, простить себя не могу. И никак не могу понять: была я в чем виновата? Были мы все виноваты? А может быть, прав был Стефан? Что мы могли, подумай, в тех условиях сделать? Химию и прочие науки люди лет через двадцать понимать начали, по обрывкам учебников учились, что находили в развалинах. И все-таки червь сердце точит, мысль одна покоя не дает. Как будто от нашей озлобленности дети умерли, могли мы их сохранить, да не захотели. Потому и не догадались.
Женщина замолчала, по глубоким морщинам щек текли горячие слезы. Есения откровенно плакала, оставляя на простыне лиловые пятна. Захотелось обнять старушку, прошептать, что прощает, искренне. Но… разлучал не токмо физиологический барьер. Побоялась свести с ума пожилого человека неожиданными признаниями.
В младших классах учили: для очищения кармы, своей и чужой, необходимо простить, живого и даже мертвого. Действовать следует искренне, чтобы большая зависимость от гноящейся в сердце обиды превратилась в любовь, не навязчивую, но и не лицемерную. Со временем, исцеление коснется энергослоев, формирующих наши судьбы. Кармические узлы развяжутся, принося облегчение обидчику и обиженному.
Насколько смогла в нервозной слезоточивой сумятице, Есеня укрыла бабушку горячим пледом любви. Вечером надо будет повторить. Надо повторять до тех пор, покуда Елена Кобчер не снимет с себя чужую вину – вину за конфликт между цивилизациями.
– Миссис Елена, вы были в те годы подростком. Вы не могли знать последствий. Тем более вас принудили.
– Так-то оно так, доченька, но и ребяткам было всего лишь три, пять и шесть годиков. Они не свершали зла, но их