использовать силу! – почти прикрикнул Колыхаев. – Непослушные пациенты мне вовсе не к чему и я не хочу зря отвлекаться от более важных проблем.
– Вы что, не понимаете! – заорал я. – Вы что, думаете, я идиот, чтобы сразу же поверить в то, что вы мне показали? Я не какой-нибудь свихнувшийся шизик, который подсознательно только и мечтает о подобном апокалипсисе! Нормальный человек никогда не поверит такому, пока сам не убедиться собственными глазами. Я ничего не помню. Моя память напрочь чиста, но мои мозги остались при мне! Вы слышите меня?!
Колыхаев молчал.
– А ну отвечай, – продолжал беситься я, схватив стул и еще раз запустив им в динамики, – жирный ублюдок!
– Еще шесть часов голодовки и перестаньте орать и швыряться стульями, если не хотите умереть с голода! – хладнокровно, но чуть дрожавшим голосом ответил Колыхаев и окончательно замолчал. Похоже, этот тип не терпит, если кто-то прохаживается по его внешности, мельком подумал я, поднимая стул с пола и снова усаживаясь за компьютерный стол.
Через три дня голодовки у меня в графине закончилась вода. Я берег воду как мог и пил совсем по чуть-чуть, но с каждым новым днем горло сохло все сильней и сильней и пришел момент, когда я выпил последние капли и языком облизал влажные края графина. До дна к моей досаде я дотянуться не смог. Через несколько дней я понял, что сильнее голода меня мучает чувство жажды. Голод тоже усиливался, но он время от времени притуплялся, правда, нарастая потом с новой силой. Жажда же всегда давала о себе знать, особенно когда я просыпался по утрам. За эти восемь дней (Колыхаев прибавил еще один день «лечебной» голодовки за то, что я на шестой день потратил свой последний заряд энергии, чтобы поколотить несчастным стулом об дверь и обозвать его толстой скотиной) я скинул весь лишний вес. На восьмой день я глянул в зеркало, в которое специально не смотрелся все эти дни для усиления эффекта; мысли о том, что я увижу через восемь дней в зеркале, были моим единственным развлечением, если не считать компьютера, и не узнал себя. Мое лицо помолодело лет эдак на пять-восемь. На меня смотрел бы чуть ли не худощавый подросток, если бы не щетина вокруг подбородка. Казалось, сама голова усохла и уменьшилась в размерах, руки и ноги стали тоньше, а живот прилип к самой спине, как у гончей. Так что голодовка отчасти пошла мне на пользу. Под конец меня уже тошнило от компьютера и я ненавидел его как мог. У меня уже не оставалось сил, чтобы лишний раз подняться с кровати. Слабость охватила все мои члены, и каждое движение давалось с трудом, но когда я лежал на кровати лишнюю минуту вредный Колыхаев через динамики грозился мне продлить голодовку еще на один день. Я, весь переругавшись про себя, сползал с кровати и самым вялым образом плелся к ненавистному монитору. Теперь, когда я вставал из-за стола, у меня начинала кружиться голова, и я еле добирался до кровати. В последние дни я двигался только по такому маршруту: кровать-компьютер-кровать. В ванную я не ходил, потому что у меня не оставалось сил, а в туалет мне ходить, так же как и чистить