мне это знать? Боги не посылают испытаний сверх того, что мы можем вынести, так? Некромант это заслужил?
Матушка Епифания грустно улыбнулась.
– Полагаешь, я не понимаю, о чем ты думаешь? Мы, служители света, пытали узника, так чем мы лучше него?
Я смутилась под ее проницательным взглядом.
– Да… Простите мои сомнения.
– Они говорят о чистоте твоей души. Но, девочка моя, пора тебе взрослеть.
Я вопросительно посмотрела на нее.
– Добро должно быть сильным. Да, допрос с пристрастием выглядит злом, но это не так. Если душа столь погрязла в грехе, что не видит света, приходится использовать средства тьмы.
– Я не понимаю вас, матушка.
– Дитрих не явился из самой преисподней. Кто-то его учил. Этого кого-то тоже надо найти. Возможно, это тот самый человек, что разорвал ткань мира над Эзенфелсом. Но некромант не назовет своих учителей по доброй воле.
Вот, значит, что он имел в виду, говоря «растрогаюсь и разболтаюсь», – имена, которые мог назвать, исповедуясь. Наставник. Может быть, родичи – ведь в самом деле, не взялся же он из ниоткуда.
– Нельзя разить зло, не запачкав манжеты в крови, – продолжала матушка Епифания. – Благая цель оправдывает любые средства.
Любые ли? Нет, не стану думать об этом. Я ничего не знаю о жизни. Наверное, они правы, а я… Нет, если я углублюсь в раздумья, запутаюсь окончательно.
Но все же в голове продолжали тесниться вопросы, не давали покоя, рвались на язык, и я выбрала самый безобидный:
– Так он не назвал учителя?
Глава 3
Матушка пожала плечами.
– Я не знаю. Об этом тебе стоило бы спросить инквизиторов. Думаю, делом некроманта занимался сам Первый брат. Хочешь, я договорюсь об аудиенции?
Я замотала головой.
– Правильно опасаешься, – сказала матушка.
На самом деле, не страх перед братьями останавливал меня. Я хотела бы забыть. Забыть этого человека с любопытным и насмешливым взглядом. Какая мне разница, кто его учил? Искать и карать зло – забота братьев, моя – нести в мир не кару, но свет. Каждому свое, в том числе и некроманту. И хорошо, что боги даровали людям способность забывать.
– Я не столь сурова, как братья, и дам тебе возможность меня переубедить. Боюсь, правда, что на самом деле это ты убедишься в моей правоте.
– Что вы хотите, чтобы я… Что я должна сделать?
– Грешника к очистительному костру провожает светлая жрица.
– Нет! – охнула я.
– А как же милосердие, о котором ты говорила? – строго спросила она. – Лишь слова?
– Не только слова, но…
– Одно короткое «но» способно перечеркнуть все сказанное до того. – Матушка помолчала, давая мне осмыслить свои слова, и повторила: – Перед тем, как загорится огонь, грешнику дают чашу последнего отпущения.
Я кивнула. А потом нужно остаться, пока не догорит костер, молясь за грешную душу.
– В чашу последнего отпущения добавляют яд. Быстрый, он подействует