с подобающей интонацией и выражением лица, тем более из уст девяностолетнего старца… Тот продолжал крыть их мир вдоль и поперек и не смягчил накал своих выражений и тогда, когда в дверях показалась Люси, далекая родственница и одновременно секретарь Мастера. Маленькая, сухонькая, вылинявшая вдова девственного, непорочного вида.
Демин подумал, что она со стыда и страху бросится прочь. Но не тут-то было, к его удивлению, на лице переступившей порог дамы не дрогнул ни один мускул. Она встала, ожидая, пока хозяин обернется к ней, подала ему в руки конверт из плотной бумаги и, повернувшись, деликатно удалилась.
Мастер усмехнулся.
– Позже попилит, как положено, при вас не посмела. Ну вот, теперь полегче. Крепкая ругань – хорошее средство успокоить себя. По части крепких выражений я подкован ничуть не хуже, чем по части своей профессии. Вот письма Авдеева, которые я имел честь получать от него в течение долгих лет нашего знакомства.
– Кажется, многие из них были опубликованы в ваших воспоминаниях лет десять тому назад. Вы не представляете, как мне интересно взглянуть на них.
– Да, было такое. Я счел необходимым рассказать о нем не только как о большом художнике, но и о человеке, который в годы моей молодости помог мне в реализации моих планов. Об этом я искренне поведал в своих воспоминаниях.
– Вам, Мастер, наверное, известно, что эти письма были в прошлом году перепечатаны из вашей книги в «Вестнике Французского общества художников».
– Вот как!
Старик был, по-видимому, чрезвычайно польщен. Он сидел, наклонив голову, чмокая губами и на миг, забыв о госте.
Подняв голову, он неожиданно проговорил:
– Теперь я понимаю, что чувствовал царь… Тут, когда его вспомнили и откопали… Эй, Мэри! Мэри, принеси нам коньяк и два бокала. Как?! Немедленно, а мои старческие пороки обсудим, когда наш гость уедет. Повторяю – немедленно. А я вам расскажу кое-что, что вам понадобится для вашей монографии.
Прошли два часа, а Мастер все еще говорил, и за это время Демин услышал от него столько нигде не опубликованных сведений и историй, сколько не обнаружил бы за два года поисков в библиотеках.
Например, и таких… Как один священник, обходя в Страстную субботу свой приход, чтобы разнести, как это принято, святую воду по домам, зашел в комнату к живописцу, где и окропил той водой несколько его картин. А этот живописец, раздраженный его деянием, спросил, для чего он помочил его картины. На что тот ответствовал, что поступает он, дескать, благостно, и потому должен и себе ждать добра сторицей, что так де обещал Господь, и что всякое добро воздается свыше стократ.
Выждав, когда тот ушел, живописец высунулся из окна и вылил ведро воды ему на голову, промолвив: «Вот тебе, получи стократ, согласно твоему слову, как ты мне сказал, что воздастся за благо, что ты мне сделал своей святой водой, которой наполовину испортил мои картины».
Старик рассказывал медленно, не переставая, одновременно, не спеша смаковать коньяк, покачивая белой,