Поэтому я выстрелил, когда он резко принялся палить по толпе. Ужасно, я знаю. Но нет спокойствия в этом мире, без силы закона.
– И в чём же вы не правы? За что вас отстранили?
– Видите ли, по мнению Готфрида, можно было избежать перестрелки. Посмотрел бы я, как этот юнец словами угомонил маньяка. Есть те, кого можно победить словом. Такие люди больны и нуждаются в лечении. А если человек делает это осознавая, значит, он должен и может нести ответственность.
– Но ведь выходит, что сам убийца первым открыл огонь?
– Готфрид предложил отсидеться в кустах, дождаться подкрепления и повязать гада.
– Но ведь там были люди.
– Вот именно, живые люди. Этот урод убил бы всех, если бы мы не вмешались. Этот парень работал со мной около года. Он не уяснил, что у меня своя система. А начальству только и надо было, чтобы была ещё одна жалоба. Они меня всегда давили и на этот раз им удалось.
– Вы и раньше из-за этого конфликтовали?
– Было дело. Главным образом проблема была в том, что мои методы для них слишком жестки. А я лишь хочу справедливости. Им дороже репутация, чем порядок. Эти люди, словно падальщики. Я в курсе об их бесчестных союзах. Они сотрудничают с всякими головорезами, платят им за спокойствие на улицах. А те по-тихому продолжают свой грязный бизнес. Какой смысл в наведении порядка, если его нет в самой полиции.
– О чём это вы?
– О нелегальном распространении всяких запрещённых веществ и прочем неприятном. Торговцы просто платят часть дохода полиции и свободно делают всё то, что и раньше. Они создают иллюзию, будто всё честно и прозрачно. Но это не так.
– А почему вы никому об этом не сообщите?
– Видите ли, вся эта цепочка тянется до самых верхов. А там такие влиятельные господа, что мне, простому полицейскому, несдобровать. Я устал биться об стену. Хватит с меня. Может даже хорошо, что я больше не в игре. Все эти разборки и тёрки с начальством мне порядком надоели. Больше всего пострадала моя человеческая гордость. Этого Готфрида, которому нет и двадцати пяти, велено распоряжаться моей судьбой. Невыносимый бред. Сейчас мне уже почти сорок и я помню ещё то время, когда отдел только формировался. Тогда ещё не было сфер влияния. Мы могли считать себя полноценными служителями закона. А сейчас наша доблестная полиция стала притоном. Каждый со значком теперь думает о себе сразу как о личности. Но это явная глупость. Личностью не стать от собственных слов. Это нужно подтвердить поступками. Ещё лет двести назад не было никаких значков, но полиция наводила порядок. Не было даже таких мыслей, чтобы нажиться на этом. Но полиция это то, что должно служить народу. Я мечтаю о её истинном возрождении. По мне так хватило бы одной тщательной проверки, чтобы уволить полштата полиции. Но возможно, я сильно много болтаю.
– У вас такой богатый жизненный опыт. Мне-то особо и нечего рассказать о себе. Моя жизнь уже пару лет связана с этой химчисткой. Тут нет ничего. Как видите, и поговорить-то не с кем. Я бы была рада