Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга третья
не восточный базар, где тебе нальют за строчку рубаи.
– Хочешь сказать, что у тебя нет даже медного асса?
– Ни асса, ни обола, ни фартинга, ни гроша, ни копейки! – отрезал я. – С тобой свяжешься – останешься без штанов.
– Со мной? Отнюдь! От такого слышу! – обиделось античный пропойца.
…Проснувшись, не сразу сообразил, какое время суток. Хронометр что-то отстукивал, но словно бы на другой стороне земного шара, а не в изголовье. Сил хватило лишь на то, чтобы перекатиться на бок и уставиться в окно, густо окрашенное предрассветной синью. Я сел и нажал кнопку настольного лампиона: однако, восьмой час! Через полчаса откроется лавка, и Бахус не зря напялил пимы. Что до прочего… Я сунул руку в карман и нащупал крохотную монетку: копейка! Кусочек дерьма на поверхности финансовой проруби, в которую ухнула вся наличность, а с ней и надежда поправить здоровье в свете грядущего дня.
– Эй, социал-демократ!.. – позвал я загробным голосом. – Где же кружка? Хоть водички мне налей… И Бахуса поищи. Может, у него что осталось в загашнике? – простонал я и сел, склонившись к столу плакучей ивой.
– И что за удовольствие бухать, а потом – маяться? – проворчал Карламаркса.
– Хорошо хоть хозяйка в отъезде, – ввернула Дикарка, – а то…
– Попрошу без моралей! – огрызнулся я. – И без вас тошно.
– Делом надо заниматься, а не бухать! Разве это мораль? – отозвался на это старый философ. – Тем более остался «без копья».
– Делом… – Я оживился, заметив в пустом, казалось бы, чекмаре самодостаточное количество животворящей влаги. – «Ничего не делать – очень тяжёлый труд». Правда, Оскар ибн Уайльд сделал этот вывод, сидя в тюряге, но в своей основе постулат верен до сих пор. Дело… – Полстакана водки живо привели меня в меридиан и воздвигли на трибуну пустословия. – У меня, господа-товарищи, имеется копейка. Копейка! Медный аглицкий полупенсовик с изображением каравеллы, конечно, весомей и зримей. Копейке с полупризрачным Георгием далеко до него, но, друзья, если вы думаете, что воитель сразил меня своим копьём, то глубоко ошибаетесь. Да, он угодил в утробу, но если она пуста, то, как говорят эскулапы, покойника ещё можно спасти. Я уважаю копейку хотя бы за то, что вроде бы поэт Яшин сочинил про неё песню. Нет, стихи. Но Вилька Гонт превратил её в песню. Он про Яшина туманно заметил. Вскользь. Щас я её напою.
Ах, поёт соловей на кладбище,
Надо мною шумят тополя.
Посчитай, сколько сирот и нищих
навсегда схоронила земля!..
Карламаркса поднялся с подстилки, Дикарка тоже вскочила и задрала морду, не решаясь превратить соло в дуэт.
Всё богатство – клюка да верёвка,
Всё богатство, считай не считай.
Разменяй же, Господь, сторублёвку,
По копеечке нищим подай!
И тут не выдержал Карламаркса, вскинул башку и завыл вместе со мной:
Ни угла и ни тёплой постели.
По ослепшей