слегка изгибается вдоль длинного каменистого берега, тополя за ивняком дадут хворост для костра и заодно скроют огонь от чужих взглядов. Ивовые прутья пойдут на решетки для копчения, а уж торчащие среди ивняка сливовые деревья придутся как нельзя кстати: сливы и часть мяса можно пустить на пеммикан. Гласс окинул взглядом реку: куда, интересно, подевался Черный Харрис?..
Среди привычных тягот, составляющих ежедневный быт трапперов, добывание еды было первостепенной и нескончаемой заботой – в этом состояли разом и достоинства, и недостатки трапперской жизни. С тех пор как отряд высадился из лодок на берегу Миссури и двинулся пешком вверх по Гранд, запасы еды на себе не таскали. Кое у кого имелся чай или сахар, большинство же обходилось мешочком соли для заготовки мяса. Дичь здесь водилась в изобилии – питайся свежениной хоть каждый день. Однако охоты без стрельбы не бывает, а звук выстрела разносился на много миль: трапперов легко выследит любой, кто окажется в пределах слышимости.
С тех самых пор, как отряд свернул прочь от Миссури, трапперы держались одного пути – вдоль Гранд. Сложился даже привычный распорядок: каждый день двое отправлялись в разведку впереди остальных – убедиться, что поблизости нет индейцев, найти место для лагеря и добыть еды. Каждые несколько дней подстреливали оленя или детеныша бизона, потом готовили лагерь к ночному привалу – выпускали кровь из добытой туши, собирали дрова и разжигали два-три небольших костра в узких прямоугольных ямах. Меньше костер – меньше дыма, зато больше места для копчения, да и согреться проще. А возможный враг, увидев ночью несколько костров вместо одного, сочтет отряд крупным и поостережется нападать.
Затеплив костры, разведчики освежуют дичь. Отборные куски оставят для еды, остальное порежут на тонкие полоски, натрут солью и развесят над огнем на грубых решетках, сооруженных из ивовых ветвей. Вяленое мясо, конечно, выйдет не таким, как в постоянном лагере, – то могло бы храниться и месяцами. Но и здешних, наспех заготовленных припасов хватит на несколько дней, до следующей добычи.
Гласс шагнул из ивняка на поляну, высматривая оленя – тот не мог уйти далеко.
На медвежат он наткнулся раньше, чем успел заметить медведицу. Два пушистых комка ковыляли в его сторону – пятимесячные, весеннего помета, весом в сотню фунтов каждый. Покусывая друг друга и взлаивая, как щенки за игрой, они комично катились прямо к нему, и Гласс, от неожиданности застыв на месте, не подумал глянуть в дальний конец поляны – не успел даже сообразить, что медвежата не бывают без присмотра.
И вдруг до него дошло. Желудок куда-то ухнул мигом раньше, чем от края поляны донесся первый раскатистый рык. Медвежата тут же замерли в пяти шагах от Гласса, однако тому было не до них: он не сводил глаз с кустов за поляной.
Даже по звукам было ясно, что медведица огромна: трещали кусты, которые она сметала с пути, как траву, да и сам рык – густой и низкий, как громовой раскат или гул от падающего