Рахманинова громко и вызывающе, чтобы не слышать этих песен гор. Но неожиданно заиграла «Сулико». Потом «Тбилисо», потом «Ереван». Она играла по памяти все что помнила из музыкального обхождения всех горцев.
Одну из мелодий вдруг подхватили пришедшие мастера.
И Татьяна обнаружила их всех за своей спиной. Они поддакивали ей кивками и улыбками. А один, помоложе, даже станцевал, сделав круг по паркету в грязных башмаках. Потом раздались дружные аплодисменты.
А дальше случилось то, что может случиться при абсолютном доверии и любви. На столе в кухне появилось вино и белоснежная брынза и фрукты.
Трубы были заменены уже через минуту, а по приказу бригадира усатого и смешного тут же была заделана дыра, и наклеен кафель. с розочками на белом фоне. Все это выглядело букетом ярким и даже живописным. Дыры как и не было.
Горцы ушли, шумно и долго провозглашая достоинства хозяйки. А Татьяна убирая кафельные крошки на полу ванной, все думала: «Что это было? Что это было?» Но думалось ей уже совсем без всякого страха. Она улыбалась, глядя на оригинальный импровизированный букет на кафеле. Он остался теперь здесь навсегда. И, никакой дыры в нищету.
25 февраля 2014, бестетрадные.
Первая любовь
Все, конечно, помнят ярко и сильно свою первую любовь. Проносят воспоминание это через всю жизнь, обогащая её всякими прекрасными возможностями и невозможностями. С нею всегда связаны самые сильные и драгоценные воспоминания. Обычно это девочки или мальчики. У Галины все было не так. Её первым сильным и громким открытием был – рояль.
Никогда потом, ни в каких любовных отношениях, не чувствовал такой нежный трепет как тогда. В детстве.
Они жили в маленьком раздолбанном войной городе, где в одном из уцелевших зданий был местный дом культуры, а в нем – филиал музыкальной школы, в которую она поступила. И там, на сцене, на обшарпанных, не очень чистых досках, он и стоял. Он был посланцем из какой-то другой жизни. Строг, красив и, как бы, просил не трогать его руками. Но его трогали! Еще как.
Галина, если случалось придти раньше на занятия, с испугом и отвращением наблюдала, как пыль с него стирает тетка Зина, уборщица, половой тряпкой, а какие-то парни фривольно бацают на нем – то марши, то липкую простенькую музыку.
Когда она поднималась на сцену, и тихо, с нотной папкой в руках останавливалась у кулисы, мужчины не останавливали свои наигрыши, но когда входила на сцену учительница её по фортепиано, они смущенно ретировались.
Еще бы. Она поднималась по ступенькам медленно и царственно подходила к инструменту. В детстве она еще не могла знать такого определения, но потом уже понимать стала, что учительница музыки была у неё необыкновенным человеком. И фамилия у неё была хоть и трудная, но зато алмазной резьбой запечатлялась на всю жизнь. Дизенгаузен. Загадочно и маняще звучала она, и вызывала робость, потому что ни на какие фамилии не была похожа, как и её хозяйка.
– Приступим,