о, да, она будет грязной, подсказывала память, но разум оставался равнодушен.
Но для этого его подмастерья должны продержаться – и они, и возведённые им на подмогу конструкты.
Хедин Познавший Тьму, Хедин-истинный, Хедин, добровольно исторгнувший самую свою суть, пребывал сейчас в самом сердце этой самой Тьмы. Если, конечно, принимать за неё полное отсутствие света.
Нечто сильнее всепожирающей пасти Неназываемого по-прежнему соединяло его с двумя остальными ипостасями.
Три Хедина.
Один – Наблюдающий.
Другой – Действующий, если его так можно назвать, хотя сам он пока ничего ещё не совершил. Но готов, готов в любой миг и без особых колебаний. Надо, значит надо.
И он сам, истинный. Чувствующий? Жалеющий? Сострадающий?
Или просто – живой?
Так или иначе – отсюда надо убираться.
И – отсюда убираться нельзя.
Потому что сюда во множестве рушатся души, души из вдребезги разнесённых «царств мёртвых». Из обителей мёртвых, которые они с Ракотом оставили «в покое», попросту говоря – махнув на них рукой. Не разобравшись, что с ними и как, бросив на произвол судьбы. И вот вам, пожалуйста, результат – козлоногие. Сейчас не скажешь, которые из них сотворены посредством душ, захваченных Неназываемым, пока они с Ракотом не остановили его продвижение, а которые попали к нему уже в не столь давнем прошлом.
«Что, если потоки нашей пустоты, которую я считал такой пустой, ничто не задевающей, ничего за собой не увлекающей, на самом деле тащили к пропасти заблудшие, сбившиеся с пути души? Души погибших миров. Души тех, кто сделался призраками, аппарантами, фантомами?
Что, если именно из них и строилась гвардия Неназываемого?
Строилась и строилась, пока мы разводили руками и гадали, откуда у всеуничтожающей сущности взялись этакие слуги.
Слепцы».
Память пламени сильна в нём, память о белом пламени.
Память о Джибулистане, о Голубом Городе. О любви и гордости. Об ошибках и заблуждениях. Обо всём том, что не давало ему превратиться в очередного Бога Горы.
Нельзя не остаться. Нельзя остаться.
Задачка, достойная Познавшего Тьму, не так ли?
Впрочем, если все остальные будут выполнять План, неважно, по доброй воле или против оной, немного времени у него будет. Хотя, конечно, неведомо, как именно течёт время в этом про́клятом месте относительно остального Упорядоченного…
Он чувствовал две других ипостаси всё время, но не мог им приказывать. Не мог с ними говорить. Просто видел точно со стороны, глядел частично их глазами, частично воспринимал мир их чувствами.
«Если это я, – думал он, – то, великий Творец, как же Си меня терпела и не убила гораздо раньше? Надеялась на моё «исправление»?
Но это я. Это не одежда и даже не тело, что можно поменять по желанию».
Впрочем, о Си он подумает после. После – потому что в утробу Неназываемого обрушился очередной