таких видно издалека. Умное, сосредоточенное и при этом достаточно нахальное лицо со снисходительным взглядом и важно надутыми щеками. «Поди профессор какой-нибудь», – заключил я, глядя на нависший надо мною крупный силуэт. Здоровый русский мужчина, весом заметно больше центнера, с массивными руками и высоким лбом. Смотрит скорее как энтомолог, без особого сочувствия, через очки в круглой оправе. Иногда врач почёсывал подбородок под бородой, будто это почёсывание подкрепляло его мыслительные процессы.
– Воды, – коротко попросил я пересохшим ртом. Меня жутко мучила жажда. Наверное, я бы мог выпить сейчас трёхлитровую банку, словно сталевар в конце смены у мартеновской печи.
Медсестра ненадолго ушла и вскоре вернулась со стаканом воды. В этот момент врач меня уже осматривал, довольно болезненно нажимая на разные точки на голове и не только. Сестра аккуратно приподняла мою голову, что отозвалось сильной болью, и понемногу влила в меня воду. Я выпил весь стакан и облегчённо откинулся на подушку, поняв, что жар внутри тела немного отступил. Видимо, организм сигнализировал телу из-за жажды подобным образом.
– Где я? – наконец я смог нормально говорить, и даже сперва не узнал свой голос – настолько неестественным и громким он мне показался в первую секунду.
– Вы в больнице, голубчик, – ответил врач, – имени Никифорова, Петербург. Хирургическое отделение. Помните что-нибудь?
– Нет, – ответил я. Мне сейчас не хотелось говорить совершенно. Всё болело. Немного напряг память и понял, где нахожусь. Недалеко от Литейного моста и Финляндского вокзала. Хорошо. Значит до дома также недалеко. Хотя, судя по моему состоянию, дома я окажусь ещё нескоро. Уж точно не сегодня-завтра.
– Что со мной произошло? – Я помнил свой короткий полёт с крыши, но никак не мог понять, как я вообще мог выжить после того, как был раскроен мой череп. Это же быстрая смерть без возможности реанимации в принципе.
– Что с вами произошло – я точно не знаю, – ответил врач, – но привезли вас практически при смерти. У вас была тяжелейшая черепно-мозговая травма. И личных вещей не было также никаких. Предполагаю, что вас кто-то мог ударить по голове тупым предметом, избить хорошенько и бросить умирать.
– Череп был цел? Или открытая?
– Цел, цел. Травма закрытая, но тяжёлая, – ответил врач. Мне это казалось как минимум странным – я был готов поклясться, что ощущал, как в проломленный затылок задувает ветер, а наружу вытекает всё, что у меня было в голове. «Удивительно», – только и подумал я, фокусируясь на ощущениях в затылочной части.
– У вас есть, кому позвонить? Родные и близкие? Кого нам оповещать? – спросил врач, пока медсестра молча суетилась рядом, проводя различного рода замеры и процедуры.
– Нет, я один. Больше у меня никого нет, – дрожащим от волнения голосом ответил я. – Скажите, доктор, дальше что будет? И насколько всё плохо?
– Ну, у меня для вас две новости, – сказал он.
– Хорошая и плохая, как в анекдоте? –