день Чеботарёв-старший после работы зашёл домой к Лидии Степановне.
– Здрассьте.
– Здравствуйте, Егор Матвеевич,– приветливо улыбнулась учительница.
Она знала, что отец Сережки – человек непьющий, серьёзный, в деревне его уважали.
– Что-нибудь случилось?
Чеботарёв снял кепку, помялся.
– Да как вам сказать. Тут вчера сын тетрадку мне показал, вы давеча, как я понимаю, новую тему изучали. Вот он, похоже, не совсем понял про эту вашу… гиперболу.
Лидия Степановна стёрла с губ улыбку.
– Да вы присаживайтесь, Егор Матвеевич.
Оба сели за стол.
– Да, вчера я рассказывала ребятам про гиперболу. Что Серёже не понятно?
Чеботарёв, кажется, уже пожалел, что зашёл к математичке. Но природная настырность взяла своё.
– Они, эти ваши гиперболы – кривые? Я правильно понял?
– Да, верно.
– Вот! Значит, каждая из них стремится к своей оси, приближается к ней с каждым сантиметром?
– Правильно,– Лидия Степановна начала немного волноваться.
– И что это значит?– уже увереннее продолжал Чеботарёв.
– Что?
– А это значит, что рано или поздно – ну, пусть где-то там, далеко-далеко, что аж глазу не видать, они сойдутся! Это ж не два ровных бревна, верно?
Лидия Степановна встала, подошла к окну. На улице сгущались сумерки.
– Егор Матвеевич, а Серёжа говорил вам про бесконечность?
Плотник досадливо крякнул.
– А как же, говорил. Термин, мол, такой. В математике.
– Это не просто термин. Это…
И тут Лидия Степановна вдруг поняла, что у неё не хватает слов, чтобы объяснить этому взрослому, сильному, по-своему сообразительному и неглупому мужику тему урока.
– В общем, это такая величина, которая не поддаётся исчислению.
– Как это?– искренне удивился Чеботарёв. – А на что же тогда она, эта ваша математика? Ну, есть же тысячи, миллионы, что там дальше идёт?..
– Миллиард, триллион, квадриллион…– машинально отвечала учительница, глядя в окно.
– Вот! А ещё дальше?
– Дальше квинтиллион, секстиллион… Да поймите, не в этом дело! Насколько велики не были бы все эти числа, бесконечность – она… ну, не то чтобы больше всех их, даже вместе взятых. Она… в общем, она неизмерима. Потому и называется бесконечностью.
Чеботарёв помолчал с минуту, тоже глядя в тёмное уже окно, потом решительно встал.
– Ну, ладно. Неизмерима так неизмерима. Чего уж тут.
Неловко улыбнулся:
– Вы уж извините меня, если чего недопонимаю. У меня ж всего семь классов да коридор. Где уж нам гиперболы-то осилить.
Уже у порога он обернулся.
– А вы, Лидия Степановна, знаете, что такое «ласточкин хвост»?
– Простите, что?
– Ну, «ласточкин хвост» – это такой способ, чтоб брёвна между собой скреплять.
Математичка растерялась.
– Нет, не знаю. А к чему вы это?
Чеботарёв опять улыбнулся, только теперь уже широко, уверенно.
– А,