отправился раз утром к ней в будуар.
Он нашел ее полулежащей в длинном кресле, черный бархатный пеньюар на серизовой атласной подкладке обрисовывал ее изящные формы и еще более подчеркивал белоснежный цвет ее лица и рук, выглядывающих из-под широких рукавов. Книга, валявшаяся на ковре, показывала, что она имела намерение читать. Поздоровавшись, Арно придвинул к дивану стул и, целуя ее руку, сказал с некоторым участием:
– Дорогая Габриела, я давно вижу, что вы печальны, недовольны, озабочены, но не знаю отчего. Скажите, что с вами, и будьте уверены, что я сделаю все, что от меня зависит, чтобы устранить от вас всякую неприятность.
Графиня приподнялась.
– Я знаю, что вы добры, Арно, а между тем боюсь, чтобы вы не сочли меня неблагодарной и неразумной. Обещайте мне быть снисходительным и… я признаюсь вам во всем.
Она положила руку на плечо молодого графа и, наклонясь так близко, что ее щеки почти касались его щеки, глядела на него простодушным, молящим взглядом.
Горячий румянец покрыл щеки Арно, и глаза его сверкали, когда он прижал к губам руку, лежавшую на его плече.
– Говорите, Габриела, вы не можете сомневаться во мне.
– Я бы желала, конечно, чтобы все так добросердечно относились к моим слабостям, – промолвила со вздохом графиня. – Так я сознаюсь вам, Арно, что мысль прозябать жалким образом всю зиму здесь положительно гложет меня. Я привыкла к обществу, к развлечениям, чувствую потребность посещать театры, слушать хороший концерт, а не карканье ворон. И все это возможно без особых хлопот, так как Вилибальд имеет в Берлине дом вполне устроенный, но он не хочет, потому что ревнив, как был и прежде.
– Можете ли вы винить его в этом? – спросил Арно, опус тив глаза.
– Ну да, я понимаю, что ему, болезненному и ленивому, не хочется выезжать и что ревность мучает его, когда я езжу одна. Но может ли он бояться чего-нибудь теперь, когда вы со мной, Арно, вы мой сын, мой брат, мой естественный покровитель там, где нет моего мужа. Мы можем не тревожить его и вместе с тем не плесневеть здесь, и, конечно, никто не осудит меня за то, что я танцую с моим сыном.
– Папа, вероятно, у себя в кабинете, – сказал Арно, вставая. – Я тотчас пойду переговорить с ним. Ободритесь, Габ риела; если победа возможна, я одержу ее.
Приложив пальчик к губам, она послала ему воздушный поцелуй.
– Идите, Арно, мой дорогой, и возвращайтесь с добрыми вестями. Я буду ждать вас, как моего избавителя.
Исполненный твердой решимости, молодой граф направился в кабинет отца, который в это время спокойно занимался своими счетами. Увидев сына, он положил перо и повел дружеский разговор; но молодой человек, весь занятый своим планом, перевел тотчас речь на аргументы, говорящие в пользу жизни в столице во время зимнего сезона. Граф сначала слушал молча, затем рассмеялся.
– Я понимаю, ты пришел послом, чтобы искусно передать мне желание Габриелы, так как прямые заявления ни к чему не ведут; но, дитя мое дорогое,