а потом, испугавшись, попытался убить. Так?
Старик затих. Всхлипнув, поднял влажные глаза на неразличимого в темноте всезнающего судию.
– Я не понимал, что со мной… – простонал он. – Будто впервые увидал Пелагею. И потерял покой… Ошалел, совсем ошалел. Там… на поляне… я обратился в зверя. Не ведал, что творю…
– Ты сгубил ее душу, – сказал псоглавец. – Но не сумел сгубить тело. И вместо мертвой души оно приняло в себя что-то иное, что-то нечеловеческое, порожденное чащей. То, что откликается на зов полной луны.
Старик кивнул. По морщинистым щекам ползли слезы.
– Твое место в аду, – сказал псоглавец. – До скончания времен и после.
По-прежнему баюкая изувеченную руку, старик неуклюже переменил положение, опустился на колени и нагнулся вперед, вытянув как можно дальше тощую шею.
– Руби… – тихо прошептал он.
Минуту спустя существо в окровавленном подряснике покинуло дом, держа за волосы голову хозяина. Волки, оставшиеся от некогда многочисленной стаи, пировали на тропе за воротами. Опасливо косясь, они расступились перед псоглавцем, но тот даже не взглянул в их сторону. Прихрамывая и то и дело встряхивая обгоревшей кистью, он пошел по тропе в сторону поля.
В воздухе чувствовалась свежесть близкого утра. Выползал из оврага туман, шарил по траве косматыми белыми лапами, оставляя на стеблях и листьях прозрачные капли. Звезды поблекли, подернулись дымкой, и уже не отыскать было среди них той самой темной проплешины. Прошелся по кронам ветер, разбудил птиц. В подлеске заворочалось зверье, засуетилось, готовясь к испытаниям и бедам нового дня.
Но люди, верные рабы Божьи, еще спали, и потому никто не видел, да и не мог увидеть, как псоглавец в монашьем подряснике и с саблей на боку брел по краю созревшего поля, как срывал обожженными пальцами колосья, и разгрызал их, и вкладывал зерна в рот отрубленной голове, а все остальное сплевывал под ноги. Никто не видел стройного каракового аргамака, что дожидался хозяина за полем, на перекрестке. Подойдя к коню, псоглавец первым делом протянул ему горсть пшеничных зерен.
– Не серчай, – сказал он жеребцу, беспокойно прядающему ушами. – От старой ничего не осталось, потрепали ее. Ты привыкнешь. А если Господь смилуется, то и я однажды тоже.
Привязав отрубленную голову к седлу рядом с метлой, государев псоглавец проверил подпругу, взобрался на коня, тряхнул поводьями и поехал прочь. Стук копыт стих в тающей ночи. Всадник растворился в сером сумраке, не оставив на дороге никаких следов.
Елена Щетинина
Вы поедете на бал?
– Что это? Откуда? – Света крутила машинку в руках, не зная, как поступить.
Шестилетний Витюша угрюмо смотрел на нее, засунув руки в карманы.
– Откуда она? – Света спрашивала это в десятый раз, так и не получая ответа. Она уже напоминала себе мать-ехидну из мультфильмов и сериалов – ну, такую, которая стоит и пытается добиться от малыша какой-то ерунды, о которой тот и понятия не имеет.
Но