– и понимала: нет, реальность.
Вот и в этот раз она снова глянула на палетку – и слишком поздно перевела взгляд на Витюшу. А когда перевела, то нож, занесенный для кромсания морковки, завис в воздухе.
Морда тигра на спине куртки была искривлена в гримасе ужаса. А больше ничего не было видно. Ни Витюши, ни горки, ни даже площадки.
Темные фигуры, точно сотканные из дыма и тумана, толпились, извиваясь в каком-то странном танце. Они обволакивали Витюшу и снова выпускали его – словно облизывали всем телом и тут же выплевывали. Они меняли свои формы и размеры, то увеличиваясь, то уменьшаясь, то истончаясь, то уплотняясь, то вытягиваясь, то раздуваясь, – и было в этом что-то ритмичное, что-то логическое и завершенное, будто тени плясали под свою, слышимую только ими, музыку.
Света молчала, не двигаясь и следя за этим танцем как завороженная. Белобрысая макушка племянника мелькала в туманно-дымной пелене, то выныривая, то исчезая. Тигр немо орал в агонии ужаса.
И тут зашевелились занавески в окнах по всему дому. Словно одновременно услышав что-то – или почуяв, – жители всех квартир разом подошли к окнам и стали наблюдать. Занавески колыхнулись, открывшись, и черные силуэты – одинакового роста, одинаковой комплекции, одинаковой плотности – замерли за стеклами.
Нож опустился. Кончик указательного пальца пронзила острая боль. Света смотрела, как капли крови собираются на разрубленной подушечке, как они пропитывают оранжевые кружочки моркови, вырисовывая на них причудливые алые пятна Роршаха.
Смотрела – и не могла заставить себя поднять глаза и взглянуть в окно.
Витюша пришел через десять минут. Позвонил в дверь – условным звонком «длинный – два коротких – длинный» – аккуратно снял обувь, отряхнул и повесил курточку, степенно прошествовал мыть руки. Света втянула носом: пахло гарью, полынью и мокрой бумагой. Она провела рукой по курточке: на пальцах остался серый – пыль или пепел? – след.
Тигриная морда слепо пялилась на нее – глаза были выжжены.
Когда сестра приехала за сыном, Света дрожала от страха. Ей вдруг пришло в голову – да, то существо в домике могло заморочить, могло выдать за Витюшу что-то нечеловеческое, что-то чужое и чуждое, – а Ленка, Ленка материнским сердцем почует это! И Света пила валерьянку, и кусала губы, и прятала трясущиеся руки под футболкой.
Но Ленка ничего не заметила.
– Ну как, – строго спросила она, – не хулиганил?
– Не-а, – помотал головой Витюша. – Ну только если немного.
– Немного? – Ленка посмотрела на сестру. – Ну что, сколько я тебе должна? Обои разрисовал? Тарелки разбил? В унитаз, надеюсь, ничего не затолкал?
– Все в порядке. – Света старалась, чтобы голос не дрожал. – Ничего такого не было.
– Ничего такого? – Ленка нахмурилась. – Тогда точно что-то натворил. Ты не смотрела за диваном? Под шкафом? Он мог и дохлого голубя с прогулки припрятать.
Света выдавила из себя кривую улыбку:
– Нет,