мы доделали. Память почтили.
– Именно! Мы молодцы!
…Василий понял, что больше не может держаться.
Езда убаюкивала, Толик молчал, радиоведущий монотонно зачитывал новости, и голова Василия становилась все тяжелее, он прислонился к стеклу, смотрел на мелькающие столбы и маленькие домики, пока не отрубился.
И вот они с Ленкой и Вовой приехали к Толику в гости. Он гордо показывал им фотоателье. Небольшой светлый зал с панорамными окнами, вдоль стены тянется витрина с рамками, безделушками и примерами печати на футболках, кружках, брелоках.
Работница улыбнулась начальнику и запустила принтер, он загудел, зашелестели головки, вдалбливая чернила в глянец, и в лоток подачи выскользнуло первое фото. На нем испуганно улыбающийся Василий баюкает комок, запеленутый в красное одеяльце, а Лена придерживает мужа за плечо.
Следующий снимок принтер выплюнул быстрее.
Утренник в детском саду. Вовка в маске черной собачки на фоне украшенной елки.
Еще быстрее.
Лена, Василий и Вовка стоят у школы, Вовка с огромным белым букетом.
Быстрее.
Лена и Василий на годовщине свадьбы пьют, сцепившись руками, будто на брудершафт, Вовка сидит рядом и машет в камеру.
Быстрее.
Василий блюет в унитаз, а Лена отгоняет фотографа.
Быстрее.
Лена плачет, Вовка сидит у нее на коленях, обнимает плюшевого медведя.
Закричал петух, за панорамными окнами погасло солнце, заклубилась непроглядная темнота.
Снимки стали вылетать один за другим, без перерыва. Принтер гудел, словно буровая установка. Василий отступил, затыкая уши.
Фотографии, переполнив лоток, сыпались на пол.
Василий сидит в монтажной комнате «Останкино», берет у коллеги фляжку. Долгая бессонная ночь. Можно.
Василий пьет на кухне.
Лена и Вовка лежат на лестничной клетке, тонут в дыму.
Лена тянется к Вове, а он хочет обнять что-то невидимое, то, чего нет рядом, то, что в этот момент пинает его пьяный в умат отец.
Два прозекторских стола. Два обугленных трупа. Один побольше. Другой совсем маленький. Оба в позе боксера.
Тогда, при опознании, Василий разглядел каждую детальку: обрывок платья, впаянный в кожу Лены; Вовины руки, напоминающие тонкий сухой хворост…
Василий огляделся, ища поддержки, но залаяла собака. И Лена, и Вова, и Толик, и безымянная работница ушли в черноту дверного проема.
Василий почувствовал холод, ледяную скованность, промерзшие цепи, оплетающие саму его суть. Он будто снова стал мальчиком, застывшим перед могилой учительницы.
А принтер продолжал харкать снимками.
Василий заплакал, упал на колени и сгреб охапку фотографий.
Боковым зрением увидел черного метиса. Собака села рядом. От нее воняло перегаром.
Василий начал раскладывать фотографии.
В сказке мальчику было легче. Ему всего-то требовалось собрать из осколков льда слово «вечность». Василию же предстояло выложить из фотографий запоев и обгоревших трупов слово посложнее.
Он не уйдет отсюда, пока не получится.
А