Лена Аляскина

Будешь ли ты грустить, если Бетельгейзе взорвётся?


Скачать книгу

по дорожке, ни мгновения не раздумывая, зато раздумывать оставалось Мише: иногда давать глазам других себя рассмотреть было так же невыносимо, как слышать своё дыхание – оно сбивалось помимо воли, а он вместе с ним сбивался с такта взрослой и сдержанной походки, которая разрывалась, а разорвавшись, переставала быть необходимой, и он не совсем осознавал, надо ли было принимать эту помощь, протянутую Уэйн и спасательным кругом, и ромбическими зрачками оголодавшей акулы одновременно. Лампочки-звёзды в салоне сменили своё свечение на феноменально-голубое, почти режущее, с зеленистым, трясинным оттенком, и их односложные спирали на окнах-зеркалах заполонили пространство привычным клубничным дымком.

      Тео устроился на переднем сидении, оно казалось таким крошечным для него и пришлось согнуть коленки под неудобным углом, чтобы поместиться (Уэйн язвительно шутила: «ну а кто просил тебя становиться таким неадекватно высоким?») – он сидел ровно и тихо в сгущении этилбутирата от картонной ёлочки, кинутой в бардачок, а Уэйн включила дальний свет, не смотря на то, что улицы ещё не опустели, и вела тоже молча, игнорируя настороженную недосказанность, пощипывающую пальцы, мерзким туманом расползшуюся между ними всеми. На приборной панели, облокотившись о стекло, дрожала её гигиеничка со вкусом мёда. Миша замер в тревожном поклонении белёсому бомберу Тео за кашемировой преградой: этот образ был в фотографиях в его телефоне, в кошмарах, в его сознании в режиме нон-стоп и теперь прямо перед – суперпозиция, от которой не спрятаться даже в двухугольной полумгле салона; чем дольше он вглядывался в снежнобелое, в четыре накрашенных ногтя из десяти, тем отчётливее чувствовал, как постепенно белеет сам. Он отвернулся и стал ловить взглядом мелькавшие вдоль тротуаров лютиковые статуи ангелов, – тоже белые, словно раскалённые звёздно-солнечные эллипсоиды, гладкие нимбы изящными сатурновыми кольцами обвивали им шеи, влажные от морских испарений, но топиться в евангельской лепнине было в любом случае безопаснее, чем плыть по волнам собственного расплескавшегося рассудка.

      – Как поживает миссис Дельгадо? – негромко спросил он, когда вереница скульптур оборвалась.

      Тео перестал пытаться создать для своих ног комфортные условия, бросил на него взгляд в зеркало заднего вида – кристаллический и легковесный, липучие ожоги зрачков, как незастывшая смоль, которые ветер шоссе подхватил и унёс далеко-далеко за кромку бесчисленных миль вперёд.

      – Мисс, – поправил он.

      Вот как. Миша тут же прикусил щёку изнутри:

      – Понятно, – но на словах прощения он споткнулся. – Я… не знал.

      – Ничего, – Тео в ответ хмыкнул со своим особенным, косо-высокомерным оттенком в лице, блеснул лезвием-откосом водных радужек из-под оправы тонировки машины. – В какой-то степени мы с тобой теперь в одной лодке. А как там твоя бабушка? Всё так же варит еловые чаи на День Благодарения? Ещё колдует?

      Сюда бы мрачного, шаткого, альтернативного