и завис бармен, оглядев её моментальным удивлением, сквозь которое нечётко высунулась усталость, засиял грязно-розовым тусклый диаскоп над, – но сам Миша остался безучастным: положил на стеклянную подставку столешницы локти – горчичные искры взметнулись, как кристальная листва под порывом ветра, – и легонько, полумёртво толкнул пальцем бокал.
– Не обращайте внимания, наливайте…
– Не надо ему ничего наливать, – облепившая воздух нить взгляда, образовавшаяся между, обожгла Уэйн своим пузыристым безумием и золотисто-колючим светом, присечённым тьмою; это был не тот Миша, которого она привыкла видеть.
– Что, по-твоему, люди делают в ночных клубах? – воскликнул он до жуткого недовольно, но, к счастью, вопль потонул в общем гаме, уголок губ дёрнулся, на мгновение угрожая растянуться. – Явно они не ищут себе питомцев, за которыми можно присматривать, – и улыбка пулемётно исчезла. Бармен по вторую половину бокала показательно сщурил глаза:
– Так наливать или нет?
Уэйн отреагировала быстрее:
– Не надо!
– Надо! – импульсивно отзеркалил Миша.
– Я сказала нет.
– А я сказал да.
– Нет.
– Да.
– Не-ет!
– Да-а!
Белое сухое с приятной крепостью горчило на основании языка, им разгонялась кровь, припекая и форматируя исступлением щёки, мышечный спазм степенно слабел. Уэйн размазывала собственную нервозность по косточкам скул, тянула её, стараясь смотреть куда угодно мимо эпицентра сопряжённой с угрозой бури покрасневших кончиков пальцев рядом, собирая ненужные образы-ассоциации в голове: Лилит, которые говорили, что «если выпить немного вина, расстояние между тобою и богом уменьшится», перевозбуждённый эмоциями и впечатлениями Миша, который на каждой вечеринке пытался утянуть за собою в вальс остервенелых, от радости ошалевших, счастливых лиц – сейчас за его неподвижной спиною, в убаюкивающих пыльных лучах, сиял неподвижный глянец. Иссякающей трезвости Уэйн хватило лишь на то, чтобы понять, что он тоже нервничал и о чём-то тяжело думал.
Этот словно труп газона криво скошенный танцпол в неоновых шахматах, делящийся вмятинами под весом лимонных зайчиков-бликов, жадно вылизывающий ножки бокалов и помаленьку ссыпающийся в развернувшуюся под собой медиа-пустошь, этот зал отравленных паровым паркетом угольных масок, полимерными искажениями врастающих в сколы плит; это всё, забрызганное ультрамариновою подмалёвкой света диско-шаров – казалось, было ненастоящим. Она прочистила горло.
– Если ты на меня обижаешься…
– Если ты на меня злишься…
Одновременно начав, они взглянули друг на друга и так же синхронно и порывисто замолчали. Миша облизнул губы в диффузном взоре, и Уэйн показалось, что тот сейчас под градусом расплачется от переизбытка нерастраченных чувств, или от раскалённого километража мыслей-мыслей-мыслей,