всякое отсутствие брезгливости, трудолюбие и покладистый нрав привели когда-то молодого Ивана в эту отнюдь не лёгкую профессию, да так и прирос он душой к животине на всю оставшуюся жизнь. А уход за поголовьем совхозного стада – работа каторжная: и подъём чуть забрезжит рассвет, и почистить навозные залежи, и корм свежий задать, и бока коровьи отмыть, и выпас, и выбраковка, и отёлы, и внимательное наблюдение за здоровьем рогатых – всё в его обязанности входило. Любил Иван коровёнок, а они его! Как родного чуяли! Мычали радостно, хлопали пушистыми ресницами, мотали хвостами-хлыстами, как только их кормилец и поилец на горизонте появлялся. За первый же год работы Ивана Захарыча на ферме падёж скота сократился, надои повысились, чище и спокойнее в коровнике стало. Доярки это тоже единогласно подметили и глазки молодому работящему мужику строить начали. Там, на коровьей ферме, он и встретил судьбу свою – Веруньку, молодую доярочку. Шуры-муры у них долго не затянулись, не до того было. Чуток пожмулькались вечерами в березняке у реки да пару раз на танцульки в местный клуб сходили. Там под заливистую гармонь баяниста и по совместительству руководителя местного самодеятельного духового оркестра по прозвищу Капельдудкин Иван такие вензеля ногами выделывал перед толпой зевак, что Верка поняла: «Долго выпендриваться не резон – уведут! Надо брать, пока тёпленький!»
Вот так их семейная жизнь и началась. Навсегда запала в память Захарыча та звёздная, тёплая июльская ночка на источающем дурманящий аромат и щекочащем все части тела свеженьком сеновале… Вот и зажили они с Веруней вдвоём, так сказать, новой ячейкой социалистического общества. Работа роднила: оба на одной ферме, и зима, и лето, запах навоза, молока, дойки, выпасы, отёлы. А потом и Верка сообщила, что у них прибавление ожидается… Словом, жили-не тужили. Лучшей жизни не ведали, а той, что была, не кляли, не ныли. Так в трудах, семейных заботах, серых сельских буднях жизнь и протекала.
Однажды, лет так тридцать тому назад, кому-то в голову взбрело помимо коровёнок завести в совхозе стадо лошадей. Доставили откуда-то несколько особей и Ивану, как передовику на животноводческом фронте и опытному, заботливому хозяйственнику, поручили шефство над лошадками взять. Отказать Иван не смог. Уж больно глянулись ему статные кобылки с умными глазами и богатыми шелковистыми гривами. Начал он постигать азы коневодства. Даже пару раз для обмена опытом командировало его руководство в соседний район, где была конеферма. Иван Захарыч быстро все нюансы и тонкости уловил и нашёл подход к строптивой скотинке. Тут нрав и характер совсем другой! Это тебе не Бурёнка какая-то стельная, о которых с юмором говаривали языкатые доярки: «Да им что? Их дело телячье – обгадилась и стой! Жди, когда Ванька придёт и котяхи уберёт!» И стоит она себе тихо-мирно, сено губами слюнявыми перебирает да взирает отрешённо на окружающий мир туманным взглядом из-под густых ресниц.