я молчала? Могла бы сказать, например: у нас нет голодных! Пусть хлебом и макаронами, но желудки набиты у всех.
Но глядя в лицо хозяина дома, я думала: он сам все знает, этот эрудит сеньора Мора, он просто спасает сына от позора. Но почему я молчаливо принимаю участие в его спасении?
Я зашла в ближайшую тиенду выпить колы. Служанка дома Мора выбирала продукты: послали купить. За ней же молодая беззубая индихена в грязной юбке, мятой фетровой шляпе и в изношенном до дыр пончо, стоя босой на холоде цементного пола тиенды, купила одну маленькую круглую булочку, и как только булочка, эта маленькая, совсем маленькая булочка, оказалась в ее руках, четверо детских ручонок протянулись к ней, и каждый из четверых просил себе кусочек булочки. Она стояла, окруженная ими и неторопливо, задумчиво как-то, отламывала по крошечному кусочку от маленькой булочки и давала детям, а те тянули и тянули ручонки: «Мама, мне, мама мне!» Я поняла, почему она раздает хлеб столь медленно: для ощущения – кушали. Один из кусочков индихена положила себе в рот.
А я не купила им булок. Заслон неучастия сформировался давно – иначе невозможно было б в этой стране жить, и я в очередной раз выставила заслон неучастия.
Я не купила им булок. И до сих пор не могу простить себе, что не купилa десять, двадцать, сотню, не знаю сколько, булочек – или хотя бы каждому по одной.
Х Х Х
В el conservatorio мне платили без документов и наличными, но неожиданно закончились фонды отцов семейств – родителей моих учеников – и даже сеньора Далия, вице-ректора conservatorio, с которой я подружилась, ничем не могла мне помочь – это в ее доме пару недель жил мой сын.
Зависеть полностью от Хулио я не могу: он мне даже не муж, а Политех по-прежнему не платит: все мои поездки в столицу для оформления визы и carné ocupacional оказываются безрезультатными. Бюрократия Эквадора, я заподозрила, превзошла советскую.
Сеньора Далия выручила: нашла мне учениц, двух обаятельных дам лет тридцати пяти и стеснительного мальчика двенадцати лет, а подростку Пабло, сыну сеньоры Далии, я даю уроки давно, и сеньора Далия платит, когда бывают у нее деньги, хотя прекрасно знает, что я согласилась бы давать уроки и бесплатно.
…руки яблочком, пальчики как молоточки… Мои новые ученицы и родители стеснительного мальчика расплачиваются со мной после каждого урока и перед каждым уроком, несмотря на мои возражения: «Спасибо, я люблю ходить пешком, к тому же ведь недалеко!» – заезжают за мной на машине.
Х Х Х
Перед моим рабочим столом в Политехе – окно во всю стену. Я поднимаю глаза от листа бумаги и замираю в ужасе: с вершины горы лавиной стремительно спускается густая масса и накрывает, погружая в себя, эвкалипты и дома, разбросанные по склону, наваливается – все ближе, ближе! – на здание Политеха. Облака! Как хорошо, что плотно закрыты окна!
Молния рассекает лавину. Гром. Из опрокинутого котла неба на землю сплошным потоком низвергается вода. Пять. Десять минут. Пятнадцать. И затихает.
Но остаются мельчайшие брызги дождя – я вышла из здания