какой-то… Дорожный настрой. Дорожный и ясно-денный, может быть даже утренний, с тёплым солнцем и голубым небом, фоном летающие над удивительно светло-зелёными деревьями в прохладном ветре. Я заинтересовался этой песней, и мне даже захотелось её послушать в исполнении, собственно, самого Чарльза Мэнсона, ибо он, наверняка, сделал бы её ещё лучше. А Марк… Будем считать, что он приложил все свои усилия по максимуму, чтобы хорошо исполнить песню чуть ли не главного человека в его жизни…
Они продолжили что-то играть и петь. Я смотрел на его гитару, и я слушал её музыку, которая не всегда мне нравилась, вызывая во мне раздражённую неприязнь, но мне было комфортно смотреть в одну точку. В какой-то момент он начал раздражающе хорошо играть. И вообще он был раздражающе хорош. Не обделён внешностью, деньгами, и имя у него как у всех самодовольных и самовлюблённых уебанов… И этим он меня раздражал. Я не завидовал ему. Потому что не хочу быть на его месте. Я хочу быть лучше него. Он – мой противник…
В какой-то момент из или из-за гитары раздалось:
– Ты смотришь на меня так, будто бы готов убить меня…
На секунду я замешкался, а затем чуть двинулся корпусом вперёд и холодно и угрожающе сказал:
– Поверь мне… Если бы я начал убивать людей…
– То вас бы не осталось! – с громкой радостью и улыбкой от угаданной фразы сказала она.
Я молча повернулся к ней:
– …Тупая ты сука… Если бы, блять, я хотел, чтобы ты это сказала, то я бы, блять, дал тебе знать, нахуй! – крикнул я ей.
Она резко отвернулась, обдав меня своими мерзкими рыжими волосами, а я закрыл глаза и начал слушать треск саранчи. На их фоне работал телевизор, по которому тоже трещали кузнечики. Я открыл глаза, потому что они всё равно ничего не закрывали.
Большая чёрная обезьянья горилла сидела в углу, ехидно улыбаясь и кивая мне головой. «ХА-ХА-ХА-ХА!» – я ощутил, что в моей голове очень смешно, и оно проявляется чувством очень смешного смеха, и с небольшой задержкой я выпустил его наружу, сидя у этой обезьяны на руках, выдув весь свой смех в её шерсть. Она продолжала улыбаться и качать головой.
– Как её зовут?! Я помню, как её зовут, но не помню! – нервно мой палец указывал обезьяне на диван. Туда же я повернулся и сам, чуть не упав на столик с ключами в углу.
– Возьмите баклажан, – сказал приятный мужик в самом расцвете сил и зелёновом свитере, поправляя очки и кабачок в своих руках из телевизора.
Я внимал его доброму лицу и чёрным волосам, хотя и трудно было поспевать взглядом за неугомонным телевизором. Я кинул в него тапок, чтобы он остановился. Тапок никогда не долетел.
– Отрежьте ему попку. Ножом сделайте глубокое ромбовое отверстие вглубь. Достаньте сердцевину с семенами. Закруглите ромб в более натуральную форму. Расширьте отверстие, поскоблив ножом содержимое кабачкового тоннеля. Расширьте до комфортного размера. На стенках останутся рельефы и семена. Кому-то это может понравиться. Другим же я рекомендую взять твёрдый огурец и немного поработать