работал неторопливо и брал с заказчика двадцать пять рублей в день плюс горячее питание.
– Да я жизнь прожил, – горячился Миша и пытался зажечь спичку, чтобы поставить вариться картошку. – да меня немец два раза к стенке ставил, да я пахал от зари до зари, а они – тунеядец! На нарах, как последнюю суку, три месяца до суда держали. А, Игорь, представляешь?
– Представляю…
– Следователь за три дня все бумаги оформил, а потом очереди ждал в суд. А здесь? – Миша кивал на окно, которое выходило во двор комендатуры: пустая спортплощадка, барак клуба, чахлые клумбы, обложенные кирпичом. – Оформили плотником-бетонщиком третьего разряда, поставили на лопату раствор подавать. Я инспектору говорю: "Я столяр пятого разряда, направьте меня на жилой дом, я один всю столярку сделаю. Ведь требуются!" – "Нет, – говорит, – ты "химик", работай, куда поставили. В тепло захотел?" А у меня ноги больные. – Миша садился на стул и показывал распухшие колени. – День по холоду в резиновых сапогах походил, и привет! А больничный только на пять дней дают, и то без оплаты. Если, говорят, не можете трудиться на стройках народного хозяйства, отправим вас в тюрьму конверты клеить. Ну скажи, это по уму делается?
– А ты что, воевал? – спрашивал Фирсов. – Почему тебя немец к стенке ставил?
– Да какое воевал! Мне двенадцать лет было, в Пушкинских Горах жили. В лес к партизанам бегали, еду да оружие носили. Поймали нас с братом и расстрелять хотели. Уже во двор вывели, мы стоим бледные, ноги не держат, а тут ихний офицер вышел. Посмотрел на нас и давай орать. Орал, орал, потом пинков надавал и на конюшню отправил – пороть. Еле до дому потом добрели – мать думала, нас уже расстреляли…
– А второй раз?
– Уздечку с медным набором украл… – Миша курил и равнодушно смотрел на таракана, ползущего по газовой плите. – Длительная история. Немцы тоже разные были. Не все такие, как их изображают…
Пропал потом Миша – поехал на Новый год к тетке и как в воду канул. Приходил потный оперативник с красными похмельными глазами, расспрашивал Фирсова о бывшем соседе, но Фирсов сказал, что ничего не знает.
То, что в спецкомендатуре спокойней ничего не знать и ничего не видеть, Фирсов уловил быстро. С языком у него и раньше был полный порядок. "Язык до Вологды доводит, – частенько сообщал Славка Гостомыслов, с которым Фирсов вскоре сблизился. – А вологодский конвой шутить не любит".
Миша сгинул, и через пару недель к Фирсову поселили Максимова – рыжего детину, который посредством веснушчатого кулака попытался отомстить сразу всем профурсеткам мира, чем и обеспечил себе три года строек народного хозяйства. Хулиган. Но это отдельная история.
Думая о деньгах, Фирсов сделал мысленную ревизию своим способностям и возможностям. Получилось не так уж плохо.
К неполным тридцати годам Фирсов умел ездить на мотоцикле, водить легковой и грузовой автомобили, управлять маломерным судном с мощностью двигателя до 150 лошадиных сил, мог