и мать всеми силами старались, чтобы любое упоминание о деде не коснулось ушей маленького Варфоломея. Одним словом, о деде ему не сообщалось ничего. А если Варфоломей, еще ребенком, и задавал какие-нибудь вопросы – что, впрочем, случалось очень редко, к стыду своему к родословной своей он был, как и многие его сверстники совершенно равнодушен – то ему излагалась туманная история о якобы погибшем полярном летчике. Однако ничего, чтобы могло напомнить о реальном существовании этого человека, в доме не было. И только во времена хрущевской оттепели, когда началась реабилитация и о репрессированных, сосланных, расстрелянных заговорили вслух, о деде вспомнили. Впрочем, очень робко. Страх в душах поколения, так усиленно и успешно запуганного Сталиным и его опричниками, продолжал жить. Избавиться от этого страха было невозможно. Могилу деда, естественно, не нашли. Единственной данью памяти этому трагически погибшему человеку было возвращение его единственной фотографии, которая до поры до времени была надежно спрятана бабушкой, в семейный альбом. Не удивительно, что Варфоломей, никогда не жаловавший эту семейную реликвию, даже не подозревал о существовании этой фотографии. И теперь она вдруг словно бы всплыла из глубины времени, словно кто-то неведомый постарался, чтобы она попала на глаза Варфоломею.
К счастью для Варфоломея, в те годы, когда он заканчивал школу, дед был уже реабилитирован, так что его судьба никак не могла помешать внуку осуществить мечту, которую он вынашивал еще с детства – влиться в славные ряды стражей порядка. И вот теперь майор милиции, правда, уже бывший, пребывающий в отставке, сидел на полу и с каким-то странным чувством всматривался в лицо своего деда.
«Мистика!» – повторил он. Разумеется, прежде он никогда не верил ни в какие мистические совпадения, ни в какие знаки судьбы и тому подобное. Но сейчас… Сейчас жизнь, казалось, подбрасывала ему загадку, над которой ему предстояло поломать голову.
«Это необходимо осмыслить», – сказал он сам себе, как говорил не раз, когда оказывался в сложных ситуациях. Так или иначе, но за время своей службы в милиции, он привык к протокольной точности формулировок.
«Если ты себя чувствуешь в тупике, если чего-то не понимаешь, не ленись протянуть руку к книге», – так говаривал один из его преподавателей.
Теперь, похоже, Варфоломею не оставалось ничего другого, как последовать этому совету. Вот только в каких книгах искать ответы на те вопросы, которые смутно бродили в голове Варфоломея. Неуверенной – или как он сам выражался в таких случаях – «макаронной» походкой он приблизился к книжному шкафу. За годы службы он умудрился скопить неплохую юридическую библиотеку.
«Ну-ка, что там у нас пишут по этому поводу? – проговорил он, перебирая свои книжные богатства, и тут же осекся. – А собственно, по какому поводу? Что я хочу найти?» В том-то и беда, что все его ощущения и догадки, которые сейчас тревожили его, были неясными, весьма туманными, никак не складывались в сколько-нибудь отчетливые формулировки.
В задумчивости Варфоломей полистал толстый том истории