Хочу я его. Понимаешь меня? Как женщина, в смысле?
– Понимаю, – после затяжки сказала Инга и раздавила окурок в пепельнице. – В смысле, как женщина. Типа того.
– Прошу тебя: давай проследим за ним. А? Не могу я одна, Инга? Ты подруга или как?
– Подруга, подруга. – Та вдруг стала снисходительнее.
И впрямь, чего девчонку пытать, если приспичило. Даже интересно – растопить сердце ледяного принца. Заодно поглядеть на произведение искусства.
– Ну вот. Проследим?
– Пиво доставай из холодильника и пойдем топить Аполлона. В смысле, следить. Но вначале – пиво.
Родители улетели в Питер, к родне, и Марина вела себя дома по-хозяйски. По-взрослому. Могла взять пива, даже вина, привести подругу и говорить с ней по душам сколько угодно. Хоть всю ночь. Привела бы и принца, но тот ее всячески игнорировал. Хозяйка открыла бутылки, они сделали по паре глотков.
– Завтра у нас как раз живопись. Ага? – призывно кивнула Марина.
– Ага. И где следить будем?
– Говорят, он выходит из нашей художки и как будто домой идет, а на самом деле – нет. Ходит по городу и будто нарочно следы путает. Его наш однокурсник Сенчуков неожиданно увидел поздно ночью – на тачке проезжал со своей подругой. Владислав возвращался откуда-то. И потом второй раз увидел – ночью в том же районе. И шел наш Влад такой весь прямо окрыленный! Как после романтического свидания.
– Ну, выследим мы его, и что тогда?
– Тогда я и поставлю точку. Посмотрю, с кем он, и поставлю.
– Честно? Слово даешь?
– Честное слово, подруга.
– Без скандалов? Без истерик?
– Ну ты что, я не такая, – чуть не обиделась Марина.
– Ради такого дела стоит рискнуть. Чтобы ты развязалась. Соскочила. А то ведь как присевшая, наркоманка, блин. – Она закурила новую сигарету, с улыбкой прищурилась сквозь дым. – Хочешь, я тебе татушку сделаю? Паучка на попке?
– Себе сделай паучка на попке.
– А муху, вот как эта? – Она через плечо кивнула на окно. – Мушку?
– И мушку тоже себе.
– Ну ладно, а бабочку? – Инга миролюбиво подняла брови: – Махаончика? А то у тебя ни одной татушки на теле. Ты как из прошлого века. Ну?
– Мое тело – храм, – сказала Марина. – Оно для любви, и уродовать я себя не дам. Даже тебе, подруга! Я не такая.
– Ага: я не такая – я жду трамвая, – усмехнулась Инга.
На следующий день Марина писала в художественной школе портрет – им позировал худенький паренек, студент политеха из провинции, зарабатывая на хлеб насущный. Работали углем, соусом и сангиной. Девушки из группы с ним заигрывали, он смущался. Строгий бородатый педагог, который нашел застенчивого натурщика, пресекал лишнюю болтовню.
– Сосредоточься на линии его лица, Пашкина. Он и так худощавый, а у тебя совсем тощий, – советовал он ученице; ребята посмеивались, а натурщик заливался краской. – Линия губ должна быть резче, Сорокина, и глаза выразительнее, а у тебя они расплываются и смотрят на все четыре стороны, – поучал он другую, и вновь в группе оживленно смеялись. – Семенов, он