который прекрасно умел читать такие взгляды. Батт понимал, что стычки не избежать.
Однажды вечером, когда до Самоса оставался день пути, сильные руки схватили Хрисонету за икры. Джавад стащил долонку по лестнице в трюм и швырнул на свернутые кольцами канаты. Она закричала, но один из пиратов закрыл ей рот рукой, а двое других прижали спиной к бухте.
Джавад уже развязывал пояс, когда сверху на него прыгнул Батт. От толчка финикиянин упал, однако тут же вскочил. Подельник сунул ему в руку нож. Остальные пираты отступили к бортам, чтобы не мешать схватке. Два вожака должны сами решить, кто из них главный.
Батт не стал драться в тесном трюме, где ему могли поставить подножку или ударить сзади по голове. Он быстро вскарабкался по лестнице на полубак. Финикиянин принял его уловку за трусость, поэтому с хищной улыбкой на лице бросился следом.
Соперники закружились по палубе. Джавад сделал выпад, но Батт отскочил. Еще один выпад, и клинок вспорол хитон на груди наксосца. Пираты одобрительно зашумели, подбадривая атамана.
Финикиянин успел достать Батта еще раз. На предплечье наксосца заалел длинный порез. Тогда он резко толкнул ногой деревянную бадью, в которой плавали пойманные сардины. Джавад отпрыгнул, при этом споткнулся о гребную банку.
Он покачнулся, хотя и не упал. Этого мгновения Батту хватило, чтобы сорвать с планширя длинный абордажный багор. Ткнув пирата в грудь комлем, наксосец сразу подсек его под колено крюком.
Джавад рухнул на палубу, при этом выпустил из руки нож, который отлетел в сторону. Атаман встал на четвереньки, чтобы подняться, но Батт успел взять удушающий захват. Когда тело пирата обмякло, он обмотал вокруг его шеи конец свободного шкота.
Потом перевалил Джавада через планширь и сбросил за борт. Мертвый атаман повис на канате, цепляя босыми ступнями бегущие от носа корабля буруны и ударяясь то плечом, то головой о доски обшивки. Чайки суетились над трупом с резкими криками.
Подобрав с палубы нож, Батт встал перед лестницей. Окинул взглядом трюм. Присмиревшие пираты смотрели на него исподлобья. Они не ожидали от наксосца такого упорства и такой жестокости.
– Не советую выбирать нового атамана, с ним будет то же самое, – заявил Батт, – потому что два медведя никогда не уживутся в одной берлоге… Или признавайте меня атаманом, или сходите на берег на Самосе… Но вас там не ждут… На бунт не надейтесь, моя ватага знает, куда я поплыл. Если вы вернетесь на Кипр без меня, они выяснят, что случилось, и отомстят… Свое слово я сдержу – награду за чашу вы получите, так что в наших общих интересах довести дело до конца… По рукам?
Сначала согласились эфиопы. Помявшись больше для вида, к ним присоединились финикияне. Батт пожал каждому запястье в знак примирения.
Потом сказал, обращаясь ко всем сразу:
– Хрисонета – моя рабыня, и только моя, ни с кем делить ее я не буду… До Самоса осталось всего ничего, так что потерпите. Оторветесь на Великие Дионисии… Вы не эллины, поэтому не обязаны чтить наших богов и участвовать