опоздало еще на один удар, а все жалкие оправдания и бесполезные объяснения разом забылись, оставив только кристальное осознание: выкручиваться он не будет. Его поймали прямо на месте преступления, и сейчас придется держать ответ. Бениньо же, встав в нескольких шагах от него, вымолвил тоном спокойной констатации:
– Рядовой Мак-Рорк. Умоляю, скажите, что вы вломились в мой кабинет и роетесь в моих архивах в поисках учебника латыни.
Годелот прикусил губу, а сердце забилось мелко и часто.
– Нет, доктор. Я вломился к вам не за этим, – ровно ответил он.
Бениньо усмехнулся, и шотландец ощутил, как эта едкая усмешка лезвием прошлась по нервам.
– Годелот… – Имя прозвучало со странной смесью горечи и удивления, будто изысканное ругательство. – Как же так, друг мой? Я открыл для вас свою библиотеку, пытаясь открыть вам новый мир. Я увидел в вас нечто большее, чем очередного провинциального новобранца. Я, старый дурак, радовался вашим вопросам и вашей жажде знаний, только этим утром я выбрал для вас еще несколько книг. А вы… Черт подери, Годелот, зачем вы так поступаете?
В этом простом вопросе было не столько яда, сколько замешательства и неверия, и все нутро шотландца свела судорога нестерпимого стыда. Но юноша только медленно покачал головой:
– Да, господин доктор, все верно. И я не стану оправдываться. Только я здесь не за тем, чтоб обчистить ваш секретер. Но это неважно. Зовите солдат.
Бениньо еще несколько мгновений смотрел в глаза Годелота, шагнул вплотную к нему, протягивая руку к колокольчику… и вдруг замер, увидев рукопись, по-прежнему раскрытую на отчете полковника. Секунду он стоял с нелепо растопыренными пальцами, глядя на документ как-то растерянно и недоуменно. Потянулся к бумагам, стиснутым во взмокших ладонях Годелота, и вдруг охватил его запястья сильными холодными руками.
– Что ты делаешь, безумное дитя. Куда ты суешься… – проговорил он глухим усталым голосом, совершенно незнакомым Годелоту.
Шотландец выдохнул, осознав, что не дышал минуты две. Пальцы сами сжались, и листы жалобно затрещали в этой судорожной хватке. Бениньо поморщился, вырвал подшивку у Годелота и почти брезгливо швырнул на стол. Отвернулся, и шотландец увидел, как доктор рывками распускает у горла воротник.
А тишина натягивалась тугой струной, даже тиканье часов становилось все более гулким, и Годелоту уже отчаянно хотелось, чтобы Бениньо попросту отхлестал его по щекам, назвал вором и вышвырнул вон. Тогда он нашел бы что сказать, и весь мир мог бы катиться к чертям. Но молчание доктора и неловкие движения, какими он ослаблял на шее душащую петлю тесьмы, уже внушали юноше обыкновенный страх. А Бениньо вдруг снова повернулся к юноше и нахмурил густые седеющие брови.
– Что ж, Годелот, – проговорил он на свой обычный спокойный лад, – полагаю, дело действительно не в секретере. Я погожу с капитаном Ромоло. Но только при условии: вы скажете мне, что искали. Подробности гибели графа Кампано, не так ли?
Он овладел собой, опустив забрало