Тапочки, не забыть же, тапочки мои..
– Я уложил их, ласточка, они в пакете уже. Не суетись. Сядь, сейчас мы все соберем! Христа ради, сядь! Отдохни немножко! – я пытаюсь снова усадить ее на диван, теперь уже – в гостиной.
– Что Вы, Madame, как же это можно – забыть тапочки! Зря, что ли я их, клеил, чистил, вытирал, блин, целых два часа?! – картинно заводит глаза под потолок Картуш, одной рукой поддерживая локоть фея, и сверток с одеялом.
Фей тотчас же хохочет, запрокинув головку:
– Миша, я тебе скоро надоем так! Ты что ли – мой сапожник? – Она смотрит на него серыми огромными глазами, по привычке – кусая губы. Глаза у нее, как аквамарин или сапфир, или изумруд, меняются, в зависимости от цвета одежды. Становятся то глубже, то темнее, то прозрачнее. То холодны, то горячи, как ключ или гейзер, бьющий из – под земли.
– Все, что угодно, Madame, как угодно, кто угодно: художник, шофер, сапожник, швец, жнец, на дуде игрец, только – подле Вас…
– А твоя кукла, ласточка? – Я яростно сворачиваю четырехугольником ворсистый плед и убираю его под диванную подушку.– Ты ее возьмешь с собой? – Киваю на хрупкое фарфоровое чудо, стоящее в углу объемного велюра, на диванных валиках. Белолицее, фарфоровое дитя, с чуть приподнятыми бровями, кокетливо – капризно изогнутыми, в настоящей бархатной шляпке, с крохотным страусиным пером белого цвета, с крохотным же – веером «бордо», украшенном инкрустацией из хризолита, в пышном кринолине, с рюшами по вороту, рукавам и подолу, совершенно не похожа на фея.
…Но все же она, чем то, неуловимо напоминает мне его.. Хрупкостью. Волшебностью… Нежностью. Удивленостью перед миром, которое тщательно выписано на тонком лице неведомым мне художником столетней давности. Кружева на вороте и манжетах у куклы слегка желты, лак на щечках потускнел…
– Горушка, я бы так хотела! Можно? – фей вопросительно смотрит на меня. – Мне нужно описать ее. В книге.
– Да, конечно! – Тотчас согласно киваю я. – Я уложу в коробку, вместе с теми фигурками, которые ты хочешь взять… А про что – книга? Это сказка?
– Нет. Это история о графине Форнарине Баруэлл, итальянке французского происхождения или – наоборот.. Помнишь, ты мне рассказывал о свитках времен королевы Елизаветы Первой Тюдор в одном из замков, в окрестностях Нортемгемпшира?
– Да, милая. – Я удивленно приподнимаю брови, внимательно смотрю на фея. Она все помнит, когда бы ей не рассказали, и где бы она не прочла это. А с виду мой фей – такой рассеянный и легкий… Как ангелочек или эльф. Порхает, почти не двигая крылышками… Роняет везде свои серебряные шарики смеха. Забывает выпить лекарство или горячее молоко, или – воду с медом на ночь. Путает валериану с коринфаром, называя его, упрямо и насмешливо: " карфагеном»..
Ее нельзя оставить одну и на пять минут – упадет или рассыплет что нибудь, и можно положиться на нее во всем, что только можно вообразить себе тайного и сложного. Запутанного, неестественного,